Царица иудейская

А потом пошло: работы по специальности нет, он работал на судне, но не простым матросом.

– Понимаете: первый – капитан, а потом я. Порядок команды.

– Табель о рангах, – подсказываю я.

– Да, о рангах. А потом? Потом женился, жена, дети, двое ребенков.

– Двое детей, – поправляю. Не понимаю, почему иногда он говорит по-английски почти без ошибок, а иногда как новоиспеченный иммигрант.

– Да, детей, – повторяет он, как прилежный ученик. – Жена сказала, больше не плавать, помогать с детьми. Остался дома. Опять работы нет. То да се. Взялся за строительную работу, встретился с Томом. Том сказал: ты хороший парень, образованный парень. Мне нужен такой парень, как ты, чтобы перед клиентом лучше выглядеть.

Думаю спросить его про странное имя, которое прочла в его мобильнике. Я его даже не запомнила. Только помню, как удивилась, когда его увидела. Что это было за имя?

– Мое настоящее имя – Аммар.

– А Алехандро… разве вас не так звать? И при чем тогда Мексика?

– А, да, Мексика. Моряком был, помощником капитана, плавал в Мексику. Раз десять был в Мексике.

– Но вы по-испански немного говорите, – замечаю я. – Я слышала, как вы говорили с другими рабочими.

– А, да, я учил.

– А ваша жена и дети… я думала, они в Мексике. Вы же сами сказали…

– Нет, семья в Хевроне. Все там – мама, жена, двое детей. В Мексике – это другое.

– Так у вас в Мексике другая жена?

Тут он вдруг встает с пола, отшвыривает свой картонный стакан и широкими шагами с решительным видом уходит из цокольного этажа.

– Алехандро! – кричу я вслед. – Я пошутила! Я не хотела сказать, что у вас две жены.

* * *

Итак, он женат, а это значит, что мне надо скрывать свои чувства и говорить с ним о чем-то другом. О том, что интересно ему. Например, о покраске стен. Когда я не могу выбрать цвет для спальни, он приносит мне дискету с инструкцией по технике искусственной отделки. Я изучаю дискету на своем лэптопе, и у меня появляются темы, на которые я могу с ним разговаривать. Одна из идей – закупить какой-то особый песок, который насыпается в банку с краской и тщательно размешивается, и, если этой смесью красить поверхность, она получается зернистой и необычайно красивой. Но это только если вы все правильно сделаете. Я ему говорю, что это именно то, что мне надо на стены спальни. Я покупаю этот песок, и мы вместе его размешиваем. Я ему говорю, что хочу покрасить эту комнату в разные оттенки светло-фиолетового – так, чтобы каждая стена чуть-чуть отличалась от других, а значит, нужно быть особенно внимательным, чтобы увидеть разницу между «сахарной сливой», «лиловой сливой» и «виноградным льдом» из магазина «Бенджамен Мур».

Если бы меня спросили, почему он, я бы не знала, что ответить. Было ли это из-за его мальчишеского лица или ломаного английского, порыва ярости в словах «доктор… рыб!» или из-за того, что я просто видела его не так, как других? В Нью-Йорке полно мужчин с ломаным английским, с мальчишескими лицами, со степенью и без степени. Но ни в ком не было ни яростной страсти в голосе, ни энергии, которую я ощущала, находясь с ним рядом. И то, что он от меня бегал, тоже было свойственно только ему, но не из-за этого я в него влюбилась. Из-за этого я страдала. У меня были знакомые интеллигентные поклонники, писатели и художники, которым я не отвечала взаимностью. А влюбилась я в мужчину, который никогда не станет читать то, что я пишу, и которому неаккуратные края штукатурки на двери ванной важнее, чем вести себя, как подобает джентльмену. Что обо мне-то говорит моя влюбленность в такого мужчину? Может быть, ничего не говорит. А может, она говорит о стрелах Эроса, которые летят наугад и разят наугад. Если, конечно, во втором десятилетии XXI века можно с серьезным лицом говорить про Эроса и его стрелы. Если бы я сказала, что, когда они тебя поразят, то это судьба, мне бы ответили, что все это чистой воды наваждение, любовная одержимость, довольно распространенная и слишком опасная, чтобы ей поддаваться. Борись с ней. Не живи в мифах – греческих или еврейских, ведь это всего лишь сказки, а ты знаешь, чем кончается, когда воображаешь, что живешь в сказке. Что мне сказать в ответ? Что его голос трогает меня до слез, что при всем интеллекте моих красноречивых друзей-мужчин я не слышала ничего более чарующего, чем Алехандрово «доктор… рыб!». Что, сколько бы он от меня ни бегал, он и есть тот самый, единственный. И не имеет никакого значения, действительно ли у него докторская степень по ихтиологии или нет никакой степени, даже бакалавра; смешной ли у него английский или, как иногда кажется, странно правильный; неважно, что он никогда не поймет, что для меня самое важное – мое творчество, и почему я им занимаюсь, и что оно для меня значит. Он даже еще понятия не имеет о стреле, торчащей в его груди, как это знаю я про свою стрелу, и не важно, что стрела – это всего лишь метафора. Моя цель – помочь ему осознать, что он поражен этой стрелой. Других целей у меня нет.

Глава 2

Хасмонейская хроника. Глава II