Со стороны «бара» – местной забегаловки – пахло едой. Так пахло, что у Горшка закружилась голова. Мультик свою проблему с голодом решил просто: терся об ноги, об ножки столов, изображал голодные обмороки и приступы обожания, другими словами – выпрашивал куски у посетителей. Кто-то гнал его, кто-то умилялся – киса – и подкармливал эту наглую рыжую морду. Уже через полчаса котей стал перебирать харчами. Наелся.
Но Горшок – не Мультик, ему за одну только милоту никто и крошки не даст. Да и милоты-то никакой нет и в помине. Раньше с едой и жильем проблем не было: амплуа юродивого и кормило его и позволяло не беспокоиться о крыше над головой. Можно было бы и сейчас повторить прошлый успех, да только Мишка поймал себя на мысли: все, был юродивый, да вышел. Ботаничка, а потом и питерские улицы начисто выбили из него желание кривляться. И как ему теперь быть, Горшок не имел представления.
– Мишка? Вернулся, надо же. А мы тут уж думали, что ты совсем сгинул у этих чокнутых. Как хоть они там? Гляжу, не обижали: отъелся, посвежел. Расскажешь что? Развлеки компанию, сделай милость.
Горшок не любил Леху. Впрочем, так его называл только он, для остальных это был Алексей Николаевич, «владелец заводов, газет, пароходов», вернее, гостиницы и этой забегаловки, которые давали неплохую прибыль. Человек, вроде, и не бедный, а скряга и жлоб. Мог пообещать, а сам обмануть, по принципу: по пятницам не подаю.
Но сейчас у Мишки особого выбора не было, и он подошел к столу. Увидев, что Горшок сглотнул слюну при виде закуси, Леха сделал воистину царский для него жест:
– Что уставился, жуй. А то на голодный желудок и врать-то скучно.
Уговаривать Горшка не пришлось. Но как бы голоден он ни был, все равно заметил, что здешняя стряпня и в подметки не годится тому, чем кормила его Аркадьевна.
– Ну, чем порадуешь?
Мишка уже знал, чем. Поверить – не поверят, это точно, а вот напугает он их тут до смерти. Хотя он ничего сочинять не собирался. Если только самую малость. Все рассказал, все одним махом вывалил. И про Хранителя, и про Царицу с Принцессой, и про то, как собственными глазами видел: скормил Хранитель своему кактусу ни в чем неповинного человека. И косточек от него не осталось. Все в красках и лицах, уж чего-чего, а рассказывать Горшок умел и знал, как заинтересовать, где рассмешить, а где – напустить жути. Постепенно вокруг Лехиного стола собралась небольшая толпа.
– Ну, Горшок, и горазд ты врать. Молодец! Страху напустил – в темный туннель теперь одному не сунуться. Эй, Заварза, на три дня у этого чудика тут кредит открыт, спросит – накормишь.
Три дня – это хорошо, это даже много – три дня. Если Мишка посчитал все правильно, то Волков с тем мужиком должны скоро явиться. Или максимум – к завтрашнему вечеру. Но даже если и сегодня, то Горшок все равно пару раз тут отобедает. Если успеет. В запас. А то брюхо, оно такое, старого добра не помнит.
– А скажи, Горшок… Ты от них как, совсем сбежал, или просто в гости заглянул?
– В гости. Я в саду заблудился, городом до вас шел.
– А Петра видел?
Горшок аж похолодел: ничто не напугало его так, ни каменные истуканы в Ботаническом саду, ни лианы, ни даже голодные псы. Памятник… С истуканами ему со страху и померещиться могло. А Петр был реальный! Мишка на что угодно мог поспорить: этот памятник гуляет по городу, как ему заблагорассудится!
– Глянь-ка, аж позеленел. Точно, видел. Ну-ка, расскажи, давай, соври что-нибудь.
Мишка обиделся. Никогда раньше не обижался на «соври что-нибудь», а теперь его это задело.
– А ты сам сходи туда, и все увидишь.
– Ну-кась, что я там увидеть должен? Колись, Мишка, не молчи, а то кредит отменю.
– Отменяй. Только все равно не поверишь. Я мертвый был.
Компания дружно заржала.
– А потом Петр тебя воскресил! И тебя зовут теперь Иисусом.
И опять хохот.
– Зачем богохульствуешь?
Компания примолкла, с удивлением уставилась на высокого худого мужика в старой тюбетейке.
– А тебе-то что, Сугроб? Молись своему Аллаху, а нашего Христа не тронь, мы с ним сами поладим. Иди, куда шел, иди, давай.
– Бог един…
– Един, един… Только вали отсюда. Давай, Горшок, ври дальше.
«Ври дальше»… Да не врет он! Только все равно не поверят…
– Петр церковь караулит. Кто там ворует, того убивает. А я оттуда ничего не взял.
– …И он тебя пощадил.
И опять этот хохот!
– Горшок, а, Горшок, а Петро наш не сказал, как он их убивает? Душит или головы отрывает?
А на самом деле, как?
– От страха они помирают.
– А ты, значит, не помер? В корешах у него теперь, небось, ходишь, а?
– Я ничего в церкви не украл…
– Это мы слышали. Но ты ж говорил, что помер, да воскрес?
Компания потешалась. Что ж, шуты для того и существуют.
– Не веришь – не надо! Только там мужик лежал, жмур, скелет один остался! А рядом чашка, золотая! Из церкви!
Смеяться сразу перестали. И хмель куда только делся?
– А то не Конь часом? Он вроде к Сампсонию-то намыливался?
– Мишка, скажи нам, ты хоть его рассмотрел, жмура этого? Какой он был?
– Больно надо. Дохляк как дохляк. Волосы, вроде, рыжие.
– Конь. Говорили ему: не ходи один. В том районе три стаи кормятся!