Читаем Царица парижских кабаре полностью

И опять Фредерик Кастет, еще до официального открытия «Русского павильона», устроил огромный вечер Дома Диора – с цветами и мехами! И манекенщицы новых поколений принимали именитых гостей и презентовали духи новых марок. Таких вечеров потом прошло еще несколько.



Во французском издании журнала Marie Claire в июне 1981 года был описан один из таких праздников:

«Лучшие меха приходят оттуда, где холодно. Следовательно, из России. Там Фредерик Кастет, великий создатель высокой меховой моды, находит свой материал во всем его разнообразии – норка, каракуль, соболя, мех рыси… Возвращаясь к истокам, в новом русском кабаре “У Людмилы” (рю Пьер Шаррон) Фредерик Кастет устроил презентацию своей новой коллекции. Водка, икра, балалайка в меньшей мере создавали настроение и стиль, нежели дефиле Марии Феликс в роскошной накидке из разноцветной норки с инкрустацией в виде ацтекских масок и оторочкой из черного соболя. Модели вышли в шалях из красного каракуля, с инкрустацией в виде камелий из белой норки, в болеро, отделанных бахромой с подвесками… От красоты зрелища захватывало дыхание.

Триумфом коллекции – аплодисменты и восхищенный вскрик Софи Лорен, одной из тысячи двухсот друзей-клиентов мэтра, – стало длинное вечернее манто из черной и белой норки, где основная инкрустация имитирует небоскреб Манхэттена, а освещенные окна переданы аппликациями из посеребренной кожи».

Писали и о других наших вечерах, менее роскошных, без камелий из белой норки, но всегда с живыми цветами:

«Когда Людмила, окруженная слушателями, спрашивает своим неотразимым голоском: “Вы хотите песню веселую или грустную?”, все отвечают в унисон: “Грустную! Грустную!” И можно увидеть воочию: ностальгия вернулась и вновь овладела своим царством…

Людмила продала “Русский павильон” на рю Лористон, чтоб уйти на отдых, но затосковала так сильно, что, когда ей предложили взять под ресторан зал “Саламандры” на углу улицы Франциска I и рю Пьер Шаррон, она тотчас обосновалась там со своими медвежьими шкурами, своими русскими картинами, своим фортепьяно и коробками икры от Петросяна. Великие князья рассядутся по своим местам, и Людмила будет все так же фантастична и эксцентрична в окружении своих балалаек и гитар…»

Еще две газетные заметки:

«“Русский павильон” Людмилы Лопато, несомненно, один из самых уютных и притягательных русских ресторанов Парижа. Убранство зала – такое же, как в салоне элегантной женщины, в стиле, который очень подходит самой Людмиле… О “Святой Руси” напоминают лишь картины и гравюры. Стиль в целом сдержанный, скорее западный, и очень комфортабельный.

По вечерам, когда здесь ужинают под музыку, создается ощущение, что вы приглашены в гости к доброй приятельнице, наделенной природным чувством счастья, которое она старается передать вам в той мере, в какой это только возможно. И передать очень мягко и тактично.

Улыбающаяся хозяйка дома постоянно стремится угадать и исполнить ваши желания. Она умеет создать атмосферу, в которой ночь проходит мечтательно, полна невысказанных обещаний – как когда-то в великих русских кабаре, таких как “Казанова” и “Динарзад”, где сама Людмила познала успех и славу до того, как разместить свой ресторан возле площади Этуаль. Там ее нововведением стал камерный, интимный жанр – без больших оркестров… Людмила поет, сидя за фортепьяно, поет, спускаясь в зал, поет у вашего столика, для вас. И ее репертуар, в котором смешан старый и новый русский фольклор, покоряет вас очень быстро…»

«“То, как дано, важнее того, что дано” – эта строка Корнеля часто призвана оправдать скромность подарков, которые преподнесены со щедростью сердца и оттого могут сделать вас счастливым.

Это как раз случай Людмилы Лопато. Она по-прежнему само очарование. В ее ресторане в течение долгих лет все воспринимается как щедрый дар клиентам: ее персонал, ее прием, качество закусок, талант музыкантов и ее собственное пение – тонкое и пленительное.

Говоря об этом ресторане, я мог бы, не изменив ни слова, повторить то, что писал, когда ресторан Людмилы располагался на рю Лористон: “Русский павильон” верен себе, он стал неотъемлемой частью парижских ночей – как для светского общества столицы, так и для рафинированных туристов».

Сегодня этот ресторан расположен на улице Франциска I, на первом этаже отеля “Шато Фронтенак”. “Павильон” теперь называется “У Людмилы”. Но музыкальная аура все та же. И Людмила, элегантная и грациозная, не знающая уныния, остается большой артисткой и королевой гостеприимства. Она аккомпанирует себе на фортепьяно, потом идет от стола к столу, поет втроем со своими чудесными гитаристами Андреем Шестипаловым и Ваней Николаевым (иногда к ним присоединяется балалаечник).



Убранство залы напоминает столовую в частном доме. Здесь не злоупотребляют фольклором и абсолютно не стремятся к стилю кабаре…»

Парижские кулинарные критики подвергали наше меню строгому разбору, но по-прежнему были благосклонны:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное