Царица поверженная

– А как Октавиан воспринял известие о моем браке с царицей?

Антоний горделиво взял меня за руку.

Мы еще не получали известий из Рима. Объявление о нашей свадьбе было встречено молчанием, которое с каждым днем казалось все громче.

– Если Октавиан и получил весть, то не подал виду, – ответил Агенобарб. – Он говорил о том, что после твоего возвращения в Рим надо дать пир для тебя, с женой и дочерьми, в храме Согласия. Великая честь.

– Еще одна дочь? – Антоний не получал известий от Октавии с тех пор, как та уехала в Рим.

– Да, – кивнул Агенобарб. – Тебе разве не говорили?

Он выглядел искренне удивленным.

– Нет, – признался Антоний. – Мне не сообщили.

Он допил вино и поставил чашу. Я увидела, что известие застигло его врасплох: даже если он сам и отряхнул с ног пыль Рима, ему в голову не приходило, что с ним могли поступить так же. Игнорирование его военной кампании и нашего брака было нарочитым оскорблением.

– С их стороны это грубо, – сказал Агенобарб как бы в шутку. – Ну, когда мы зададим Парфии трепку, в Риме поневоле задумаются о манерах. – Он помолчал. – А что касается кампании… Если ты не утратил куража, в скором времени у нас появится новая римская провинция.

Он ушел, и я повернулась к Антонию:

– Как смеет Октавиан игнорировать наш брак?

Антоний выглядел измученным. Он опустился на ложе, запустил пальцы в волосы и потер виски.

– Поверь мне, он не игнорирует наш брак, а хочет заставить нас так думать.

– Отошли Октавии бумаги о разводе, – сказала я. – Это он уже не сможет проигнорировать. Ребенок родился – значит причин для проволочек больше нет. Пора действовать.

– Нет, – упрямо возразил он. – Нет смысла вести войну на два фронта. Если он делает вид, что тебя нет, позволь мне так же поступить с Октавией. Порой это самый действенный аргумент, и пусть Октавиан почувствует это.

– Ты все время находишь отговорки, лишь бы не разводиться с ней.

– Пусть они попросят меня о разводе, – проговорил он. – Пусть они признают, что им не удалось навязать мне этот брак. Что вредят только себе. У меня нет никакой охоты портить жизнь Октавии, – торопливо сказал он. – Безусловно, наиболее пострадает именно она: она пока не сможет официально выйти замуж.

– По моему разумению, Октавиану наплевать на ее интересы и страдания. Главное для него – сохранить средство воздействия на тебя.

В ту ночь у меня появилось ощущение, что она – прощальная, хотя до нашего отъезда из Антиохии оставалось еще несколько дней. Но комната, откуда уже унесли упакованные дорожные сундуки и кофры, казалась пустой, в ней гуляло эхо – как будто наши пожитки сами пустились в дорогу, оставив нас позади.

Я лежала рядом с Антонием на высокой кровати, накрытой прозрачным пологом противомоскитной сетки. Расслабленная после любовных объятий, я положила голову ему на плечо и сонно пробормотала:

– За этим пологом мы словно в полевом шатре. Жаль, что в походе тебе будет не до этого.

– Что правда, то правда, – отозвался Антоний. Его голос вовсе не был сонным. – Я буду по тебе очень скучать. Ты заполнила всю мою жизнь, и даже в походной палатке мне будет тебя не хватать.

– Тебя послушать, так я похожа на верную собаку, – пробормотала я с сонным смешком.

Теперь, когда на его плечи ложился непомерный груз предстоящей кампании, я старалась перевести все в шутку. Может быть, это лучший способ выстоять под навалившимся бременем.

Где-то посреди ночи разразилась яростная весенняя гроза с ужасными всполохами молний и оглушительными раскатами грома. Спящий Антоний лишь еще глубже уткнул косматую голову в мою шею, я же лежала и слушала, как дождь скатывается с крыши, очищая мир.

К рассвету буря улеглась, оставив после себя клочковатые серые облака. Над черной, глубоко взрыхленной землей поднимался густой, насыщенный, пахнувший плодородием туман. Ветки клонились под тяжестью мокрой листвы, каждый листок и каждая почка поблескивали влагой. По камням мостовой растеклись огромные лужи, но в кронах уже слышались трели нескольких отважных пташек.

– Пойдем!

Мы с Антонием, обнявшись, смотрели на вымытый дождем сад, окружавший широкую террасу.

– Давай прогуляемся.

Не обуваясь, мы вышли на террасу, прямо на мокрые холодные камни. Подолы наших одеяний волочились по лужам, а когда мы вышли в сад, влажная и густая трава, как мех какого-то зеленого зверя, упруго приминалась под нашими пальцами, испуская изумительный свежий аромат. Порывы ветра сотрясали ветви над головой, обрушивая на плечи настоящие водопады.

Повсюду мягко звенела капель. Стебли персидских лилий изящно, словно изысканные придворные, склоняли тяжелые головки цветов. Мы задевали их на ходу и позволяли им обдавать наши лица ароматными брызгами.

Сразу после дождя миром овладевают некие чары, исчезающие с появлением солнца.