Царица поверженная

– А мне кажется, что волнует, – возразила я. – Не в твоем характере намеренно злить людей. – Я помолчала. – Конечно, ты поступил умно, придав церемонии черты, отличающие ее от римского триумфа. При желании всегда можно сказать, что это совершенно иной обряд. Ты даже одет был не как римский военачальник, а как Дионис, и можно понимать…

– Тут и понимать нечего, – оборвал меня Антоний. – Дионисом я оделся не ради того, чтобы не обидеть римлян, а ради твоих соотечественников. Здесь я и есть Дионис, а ты со мной – Афродита. Во всяком случае, для греков. Для египтян я Осирис, когда ты – Исида. В Риме об этом не знают, а мне показалось сообразным…

Он умолк, не закончив фразы.

Здесь, на Востоке, Антоний постепенно позволял себе «становиться» богом. Сначала его приветствовали таким образом в Эфесе, после битвы при Филиппах. Потом он исполнил роль Диониса в Тарсе. В Афинах их с Октавией величали «богами благодеяний», а Антония прозвали Новым Дионисом. Чтобы ознаменовать это, он даже выпустил в обращение монеты, где он изображен в виде Диониса, а затем разрешил именовать себя так во всех восточных провинциях. Последним шагом после нашего брака стало почитание его в Египте как Диониса-Осириса с Афродитой-Исидой.

– Ты перещеголял Октавиана, – насмешливо сказала я. – Он-то всего лишь сын бога!

Как всегда, едва заходила речь об Октавиане, лицо Антония омрачилось.

– У меня нет ни малейшего желания соперничать с ним в претензиях на божественность! – произнес он надменно, как настоящий бог.

– Но для твоего божественного статуса просто необходимо обзавестись храмом, – заявила я.

– Не смеши меня, что за нелепость! – возразил он.

– Я серьезно. У Цезаря был храм, и у тебя должен быть. Октавиан строит храм в честь своего покровителя Аполлона, прямо рядом с собственным домом. Как крикливо! Это повальное увлечение. Ты тоже должен иметь храм.

– Чепуха.

– Я распоряжусь, чтобы в твою честь выстроили здание с видом на гавань. Назовем его Антониум. Или, может быть, базилика Божественного Антония – Divus Antonius.

– Да делай что угодно, – со смехом отмахнулся Антоний.

Но я-то видела, что в глубине души он доволен. Впрочем, что удивляться: оказанная честь греет любого человека, а когда это выражается в чем-то столь вещественном, как статуя – или целое здание! – тем более приятно.

– У нас на Востоке любой власти принято оказывать божественные почести, даже городским магистратам. Конечно, это не то же самое, что божественность. Помпея прославляли как бога, а его клиента Теофана – как «спасителя и благодетеля».

– Но это тонкие различия. Вряд ли их поймут в Риме. К тому же в Риме Диониса воспринимают несколько иначе, чем на Востоке. Здесь он – щедрый благодетель, дарующий плодородие, радость, подъем. В нем видят покровителя искусств, творчества, самой цивилизации. Там же он сведен к пирушкам и пьянству, менадам и сатирам. Это дает основу для нападок на меня.

– Искусство, творчество, – повторила я, обратив внимание на одно обстоятельство. – В Риме их покровителем считается Аполлон, и Октавиан в последнее время всячески выставляет себя его почитателем. Создается впечатление, будто вы состязаетесь – кто предложит миру более творческий подход к правлению.

– Творческая суть Диониса проистекает из внутренних сил, не имеющих названия, – сказал Антоний. – Именно оттуда выплескивается непрошеное и неожиданное, то, что удивляет самого художника: он не знает, откуда оно взялось, и не может предвидеть его появления. Именно это и делает акт творчества божественным даже для самого творца.

Он встал с ложа и остановился над маленькой мозаикой, сделанной по моему распоряжению. То был вид Нила: высокие заросли папируса, тростники, гиппопотамы, лодки и птицы.

– Кому первому пришла в голову мысль собрать маленькие камешки так, чтобы получилась картинка? И эта картинка – существовала ли она внутри художника до того, как был положен первый камешек? Или, может быть, она выросла из первого камешка, развернувшись, как стебель папоротника! – Он говорил со все большим воодушевлением. – Идеи приходят и уходят, как им угодно. Они могут уйти неожиданно и незаметно, без оповещения. Кто, как не художник, более всего чувствует себя под капризной властью бога Диониса?

Меня поразили его столь глубокие личные познания в этой области.

– Мне кажется, у тебя самого возникали подобные озарения, – высказала я догадку.

– У меня никогда не возникало желания рисовать, – хмыкнул он. – Но ты права… даже стратегический план сражения может неожиданно взяться из ниоткуда, будто снизошло вдохновение… – Антоний покачал головой, словно отгоняя посторонние ассоциации. – Что касается Аполлона, он бог рациональности, упорядоченного мышления. Это четкая противоположность не имеющей названия страсти к творчеству.

– Я думаю, человеку нужно и то и другое. Во всяком случае, империи необходимы люди обоих типов. Без творцов нам не прожить, но нельзя обойтись и без чиновников – аккуратных, исполнительных, мыслящих логически и действующих в соответствии со строгими правилами.

Еще не закончив фразу, я поняла, что размечталась.