Царица поверженная

Только теперь, когда общая обстановка стала понятна и оставалось прояснить детали, он позволил себе снять шлем. Неопределенная угроза приобретала конкретные очертания – значит ее можно отразить.

Принесли еду. Моя голова кружилась от голода, но я почти потеряла аппетит, однако вежливо улыбнулась.

Нам подали мясо водоплавающих птиц – журавля, утки, цапли.

– Как видишь, у нас тут изобилие водяной дичи, – сказал Граттий.

– Да. Надо полагать, птицы гнездятся в болотах, – отозвался Антоний.

«Ага, – подумала я, – вместе с комарами, слепнями и мухами».

– Рыбалка здесь прекрасная, а главное местное лакомство – огромные креветки. То, что в других места почитается за деликатесы, у нас повседневный рацион, – похвастался командир гарнизона, с гордостью предлагая нам густой суп с креветками. – Правда, – добавил он извиняющимся тоном, – с вином похуже. Армейский паек, этим все сказано.

– Не важно, – махнул рукой Антоний, – сойдет любое, лишь бы утоляло жажду. – Он осушил чашу. – Прости, я забыл поблагодарить тебя за выдумку с вооруженными гребцами. Умно, ничего не скажешь. Получишь поощрение.

– Счастлив стараться, император! – отозвался Граттий, радуясь тому, что заслужил похвалу командующего.

Мы остановились в палатке центуриона. Граттий предлагал нам свою, но мы отказались. Как только подтянется армия, здесь разобьют новый лагерь, гораздо больший. Там будет и штаб-квартира с шатром командующего – praetorium – и штабной пристройкой, именуемой principia.

Вечером, когда мы собирались отправиться спать, Антоний сказал:

– Помнишь, как ты в свое время предпочла лагерную палатку дворцу Артавазда? Теперь выбирать не приходится, так что подумай, нужна ли тебе полевая жизнь, которая затянется неизвестно на сколько?

Мне случалось жить в палатках и раньше, во время изгнания из Египта, поэтому его слова заставили меня вспомнить про окрестности Ашкелона и тамошнюю песчаную бурю.

– Я буду там, где ты. В палатке так в палатке, сколько потребуется, – заверила я Антония.

Я понимала, что многие из его окружения мне не обрадуются. Но я не собиралась покидать лагерь. Пусть они хоть глотки себе сорвут, пусть кричат: «Возвращайся в Египет!» Пока Антоний желает, чтобы я была рядом, их недовольство меня не волнует. Я с места не сдвинусь.

– Кроме того, без меня подвластные цари лишатся отваги. Они не станут сражаться за интересы Рима, да и с чего бы? Они полагают, что и так уже отдали Риму более чем достаточно.

– О чем ты? – не понял Антоний.

О боги, оказывается, я уже размышляю вслух. До чего я устала!

– Так, мысли блуждают, – торопливо сказала я. – Не обращай внимания. Все сводится к тому, что я готова жить в палатке, пока ты готов терпеть меня рядом.

– Раньше я никогда не думал, что буду возить с собой женщину на войне.

Раньше ты никогда не был женат на царице.

– Надеюсь, ты хотя бы останешься в лагере, а не… – Антоний вздохнул.

Он тоже слишком устал, а сейчас не время спорить о моей роли и степени участия в войне.

– Сегодня я засну беспробудным сном, – примирительно сказала я.

Это полностью соответствовало моим желаниям. Я лишь надеялась, что переутомление после столь долгой скачки не выльется, как это бывает, в бессонницу.

Он улыбнулся, радуясь возможности хоть ненадолго отложить дела: непрерывная гонка закончилась, надо отдохнуть, а завтра оценить обстановку на свежую голову.

В палатке центуриона, в дополнение к обычной походной койке, поставили еще одну: обе раскладные, с деревянными рамами и кожаными ремнями, удерживавшими тонкие тюфяки, и очень узкие.

– Вижу, походная жизнь началась, – заметила я, присматриваясь к койкам. – Они, надо думать, жесткие. Спать на них как на камнях.

– А как же! Солдат должен быть закаленным.

Антоний откинул одеяло и растянулся на койке; рама жалобно заскрипела под его весом. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, и прикрыл глаза ладонью, чего обычно не делал: видимо, привычка защищать глаза от света проявлялась только в полевой жизни.

– Интересно, как в подобных условиях солдаты заработали репутацию распутников? – спросила я.

На походной койке я чувствовала себя как на голой земле. С той лишь разницей, что здесь не так сыро.

– Они развлекаются, выйдя из палаток, – пробормотал в ответ Антоний. – Как ты думаешь, откуда пошли слова «лагерные шлюхи»?

– Сомневаюсь, чтобы возле такого лагеря шлялось много шлюх, – откликнулась я.

Актий казался далеко не лучшим местом для представительниц древнейшей профессии.

– Ага. Кроме тебя, нет ни одной, – через силу произнес Антоний и, как я поняла по дыханию, провалился в сон. Я же некоторое время лежала, прислушиваясь к свисту ветра, пытавшегося проникнуть сквозь швы кожаного верха палатки.

Итак, пришло время принять решающий бой. Наш рубеж пролегает здесь – вдали и от Рима, и от Египта.

Проснулась я до рассвета, дрожа от холода. Одеяло не согревало, хотя я натянула его с головой, да еще… еще и поверх одежды? Я похлопала себя ладонями по рукам и нащупала рукава платья. Да, надо было так вымотаться, чтобы забыть перед сном раздеться!