Царица поверженная

– Он вступил в город сегодня во второй половине дня, – ответил солдат. – Въехал на колеснице вместе с философом Ареем и созвал представителей городских властей в Гимнасион. Он объявил, что город, из уважения к его великому основателю Александру, равно как из стремления сохранить в целости его красоту и, наконец, из желания угодить другу императора Арею, не будет оккупирован, не подвергнется разграблению и сохранит свободу.

– Как это благородно, – промолвила я, понимая, что теперь он изображает из себя царя-философа. – Как по-александрийски!

– Он провел собрание на греческом языке, – указал солдат.

– О, это, наверное, настоящий подвиг, – отозвалась я.

Все знали, что греческий Октавиана далек от совершенства. Зато в чем ему не откажешь, так это в умении надевать личины.

Здесь! Конвой резко остановился, и сопровождающие указали на дверь второстепенных покоев, где я поселила бы не слишком важного гостя. Но что поделать, если мои комнаты понадобились Октавиану.

– Заходите.

Хармиона, Ирас, Мардиан и я вошли внутрь.

– Одежду, постельное белье и еду вам пришлют.

Двери за нами затворились.

В комнате имелись четыре маленькие кровати или, скорее, кушетки, умывальник, светильник на треноге и окошко, недавно забранное решеткой, так что в помещении пока не выветрился запах сверленого камня и горячего металла. За окном виднелось крыло дворца, который еще утром – сегодня утром! – был моим.

Хармиона несла мои письменные принадлежности. Когда я спросила ее о судьбоносной корзине, она сокрушенно покачала головой.

– Прошу прощения, госпожа, но она осталась там. И сундук тоже.

Еще один удар. У меня отобрали даже это!

Спустя несколько минут в нашу комнату доставили короба с одеждой и постельным бельем, а также хлеб и фрукты. В своем упрямстве я хотела отказаться и от этого, но мне было необходимо сменить рваное окровавленное одеяние. Я позволила Ирас снять его, а Хармиона вытерла мое тело влажной тряпицей. Вода в тазике порозовела, окрашенная кровью Антония. Хармиона выплеснула ее за окно.

– А сейчас… – Она закутала меня в какой-то простой халат. – Отдыхать.

Я легла, хотя знала, что заснуть не смогу. Снаружи доносились голоса пирующих солдат.

Это продолжалось всю ночь.

Рано поутру, не постучавшись и не спросив разрешения войти, в комнату ввалился стражник. Я резко выпрямилась – этому следовало положить конец.

– Требую встречи с императором! – заявила я. – Немедленно!

Солдат растерялся.

– Император целый день занят, – пробормотал он. – Сначала у него намечено посещение гробницы Александра, потом встреча с чиновниками казначейства…

Итак, он намерен игнорировать меня. Хочет втоптать царицу в пыль, причинить как можно больше боли?

– Скажи, пусть отложит посещение Александра – он из своей гробницы никуда не денется. Подождет императора, тот побывает у него позже. А мне нужно поговорить насчет похорон Антония. Это очень важно!

Мардиан и женщины молча взирали на меня и прислушивались.

– Императора осаждают желающие заняться похоронами Антония, – заявил римлянин. – Восточные цари, его родня в Риме – все претендуют на эту честь.

Интересно, почему они уклонились от чести послужить ему при жизни, когда он в этом нуждался?

– Мне и только мне принадлежит право похоронить его, – настаивала я. – Разве я не его жена и не царица?

– Я передам твою просьбу императору, – ответил римлянин с таким видом, словно речь шла о чем-то незначительном.

– И мои дети? Что с моими детьми?

– Их надежно охраняют.

– Они живы? С ними все в порядке?

– Да.

– Ты клянешься?

– Честью императора, – сказал солдат. – Ни один волос не упал с их голов.

– Могу я их увидеть?

– Я спрошу об этом.

Увы, я пала так низко, что о праве похоронить собственного мужа и об участи собственных детей вынуждена узнавать через посредника.

– Чем же занят император, если не может встретиться со мной прямо сейчас или в ближайшее время?

– Он осматривает сокровища, изъятые из мавзолея. Надлежит составить их опись.

– Разумеется.

Разумеется, ничто не отвлечет Октавиана от подсчета награбленного.

– Но там находится нечто более драгоценное – тело моего мужа.

– Уверяю тебя, к покойному отнесутся с должным почтением.

Первый день моего заточения тянулся медленно. Отчасти то, что я оказалась в строгом заключении, пришлось кстати: я была так раздавлена и так слаба, что могла только лежать на кровати или сидеть у окна. Но со мной оставались преданные друзья, и я сумела выплакаться, выспаться и собраться с духом.

От Октавиана ответа не поступило. Лишь с приходом темноты нам принесли поднос с ужином.

Моим тюремщикам, видимо, доставляло удовольствие являться без предупреждения. Прежде чем рассвело, появился тот же самый римский командир, громко распахнув дверь.

– Госпожа! – крикнул он, склонясь над моей кроватью.

– Нет нужды так кричать, – заметила я. – Я не сплю. Но раз пришел, зажги мою лампу.

Он явился с горящим факелом.

– Хорошо.

Римлянин с готовностью повернулся и выполнил мою просьбу. Похоже, этот грубый солдат был не злым, а просто невоспитанным.

– Как тебя зовут? – спросила я.