Царица поверженная

Птолемеи всемерно поддерживали египетскую религию, искусство и архитектуру. Греческое влияние было ограничено Александрией и еще несколькими городами, основанными греками. Иногда нас обвиняли в том, что мы стали большими египтянами, чем коренные жители, восприняв браки между братьями и сестрами, храмовые церемонии, почитание священного быка Аписа и даже коронацию в Мемфисе по обряду фараонов. Другие говорили, что это лишь политическая хитрость. Может быть, для некоторых так оно и было, но я с детства испытывала тяготение к древним египетским традициям, словно старые камни и боги говорили со мной.

Когда солнце стало клониться к горизонту, мы снова вернулись к стене. Тени углубили контуры фигур и сделали их отчетливее. Теперь можно было не только разглядеть величественные фигуры царя и царицы, но оценить искусственную проработку деталей убранства, вплоть до головных уборов и париков.

— Здесь ты пребудешь вечно, — сказала я Цезариону. — Навсегда останешься молодым и прекрасным, всегда будешь радостно подносить дары богам.

Искусство позволяет нам замедлить ход времени, если не остановить его, а в жизни оно неумолимо.

Происходили приятные события, поступали добрые вести. Едва мы успели отметить десятый день рождения Цезариона, как нас порадовал Олимпий: он неожиданно вступил в брак со спокойной рассудительной женщиной, имевшей, как и он, склонность к наукам. Эпафродит докладывал, что благодаря своевременному подъему Нила, усиленному обновленной оросительной системой, урожай превзошел все ожидания. Так же, как и спрос на вывозимые нами стекло и папирус. Восстановление флота шло успешно и уже близилось к завершению: двести кораблей готовились поднять паруса. Послы со всего Востока стекались в Александрию, предлагая нам дружбу своих монархов. Египет не только выживал, но и процветал, в ознаменование чего я выпустила в обращение новые монеты с повышенным содержанием серебра — их образцы стопкой лежали сейчас на моем столе.

Мардиан поднял одну и одобрительно повертел в пальцах.

— Нет веса более приятного, чем тяжесть серебряной монеты — если не говорить о тяжести золота.

Как всегда, мой советник был в пышном шелковом одеянии, а на его запястьях поблескивали широкие золотые браслеты.

— Не хочешь ли ты пожертвовать свои браслеты на переплавку? — спросила я, кивнув на его украшения.

Он рассмеялся и скрестил руки, как бы защищая свои сокровища.

— Никогда!

Эпафродит взял одну из монет и внимательно рассмотрел ее.

— Римляне могут нам позавидовать, — сказал он. — В последнее время им пришлось понизить качество своих монет, поскольку Секст продолжает угрожать поставкам продовольствия в Рим. Да и вообще, пока он властвует на море, римское хозяйство трещит по швам.

— Это ощущается не только в Риме, — добавил Мардиан. — Антонию тоже пришлось снизить качество своих монет.

«Ага, — подумала я. — Значит, лицо Октавии отчеканено не на чистом серебре, а чуть ли не на медяшке. Так ей и надо!»

Я горделиво накрыла ладонью собственные монеты, сознавая, что своим процветанием Египет во многом обязан моим замечательным советникам.

— О, а вот и жених! — приветствовала я вошедшего Олимпия. — Мы поздравляем тебя!

Странно было осознавать, что он — первый из моего ближнего круга, кто стал семейным человеком. Я советовала ему жениться не один год, но когда это произошло, начала испытывать сомнения: а достойна ли моего доброго друга его супруга, сможет ли она в должной мере понимать его? За ней закрепилась слава ученой особы, но я надеялась, что она не посвящает всю себя манускриптам, как иные женщины — кухне. Одна крайность так же плоха, как и другая. Помнится, сам Олимпий как-то сказал, что зануднее дурака — только ученый педант.

— Да, я вступил в благословенное царство, — сказал он. Мы не поняли, всерьез он или шутит. — Ну-ка дайте мне вина!

— Неужто от семейной жизни пересыхает в горле? — лукаво осведомился Мардиан.

— Это ты сказал, не я, — отозвался Олимпий и осушил чашу.

Мне же пришло в голову: для него открыты многие стороны моей личной жизни, мне же о нем никогда столько не узнать. Он никогда не поделится со мной тем, чем я вынуждена делиться с ним, — такова странная привилегия врачей. Правда, это не остановило моего любопытства.

— Доркас придет к нам сегодня? — спросила я.

Я ее еще не видела.

— Нет, она в библиотеке. Кроме того, ты ее не приглашала.

— Ну что за глупости. Разумеется, приглашение относится к вам обоим.

— Я скажу ей. Потом.

Я задумалась — может быть, он не хотел ее приводить? Впрочем, это прояснится со временем. Все рано или поздно проясняется.

— Мне радостно: у меня есть все, чего только может пожелать царица, — сказала я громко, чтобы привлечь их внимание. — Главное мое богатство — самые лучшие, самые мудрые и преданные в мире советники и сын, которым гордилась бы любая мать, любая властительница до пределов земли!

Цезарион сначала просиял, потом покраснел.

— Прошу всех разделить со мной радость.

Я кивнула слугам, и те начали разносить кувшины с вином и блюда с угощениями.

Мардиан, улучив момент, шепнул мне на ухо: