— На что я и рассчитываю. Пусть Октавиан знает, что мы бросаем ему вызов. Конечно, завещание нельзя зачитывать публично, и весталки его из рук не выпустят, тут беспокоиться нечего. Но одних слухов хватит, чтобы заставить его поволноваться.
— А ты… ты правда хочешь, чтобы тебя похоронили здесь? Хочешь отказаться от фамильной гробницы в Риме?
— Ты ведь не можешь лежать там. Тебе предстоит упокоиться здесь, рядом с твоими царственными предками. А я не желаю разлучаться с тобой. Мне это и в жизни мало нравится, и после смерти не хочу.
Я прильнула к нему. Снаружи моросил холодный дождь. День был промозглый, как в склепе.
— Очень трогательно, — только и смогла сказать я.
— Через три месяца я отправлюсь в Армению, а оттуда в Парфию, чтобы закончить то, что начал в прошлом году. Я не могу уехать или вступить в битву, не уладив эти дела.
Еще одна война. Еще больше смертей. Я устала от этого, и у меня появились недобрые предчувствия. Долго ли судьба будет хранить Антония?
— На меня нападают, — с удивлением сказал Антоний, держа в руках толстое письмо из Рима. — Октавиан позволил себе публично высказаться против меня!
Он был ошеломлен.
— Ну и что?
Я потянулась за письмом, но Антоний не разжимал пальцев.
— Публично! В сенате! Он… ты знаешь, что он должен стать консулом в этом году, как я был в прошлом. Я тогда не мог остаться в Риме на положенный срок и «прослужил» лишь один день — первого января, и он поступил точно так же. Он торопится обратно в Иллирию. Но в единственный свой присутственный день он выступил в сенате и… Вот здесь, прочти сама!
Он порывисто протянул мне письмо. Его написал сенатор Марк Эмилий Скавр, один из римских сторонников Антония.