Царица поверженная

Эти слова, подписанные и засвидетельствованные, были доставлены и вручены нам в Патре. Читая, я слышала пронзительный голос Октавиана, выкрикивающий их толпе и небесам.

Здесь заканчивается седьмой свиток

Восьмой свиток

Глава 38

— Да сопутствует тебе в новом году благословение богов! — провозгласила я, поднимая кубок и обращаясь к Антонию. За столом вместе с нами были только самые близкие доверенные друзья. — Янус двуликий, смотрящий в обе стороны, открывает этот год и проливает на нас свои благословения.

Приняв поздравления, Антоний объявил, что желает сделать присутствующим небольшие подарки. Всем раздали шкатулки, каждая из которых содержала по тридцать золотых монет превосходной чеканки — по одной в честь каждого из легионов, а также преторианской гвардии и отряда разведчиков. На аверсе красовался орел и легионный штандарт, на реверсе — изображение боевого корабля. Монеты стоили очень дорого, и наши друзья были ошеломлены. Казалось, щедрость Антония превосходила всякое воображение.

— Да здравствует консул! — возгласил один из гостей.

Наш сенат (законный сенат!) отменил акт Октавиана по передаче консульства Антония Мессалле Корвину. Но все это оставалось пустой игрой. Законность любых действий Октавиана — так же, как и наших — при сложившихся обстоятельствах подтверждалась либо опровергалась лишь одним способом: силой оружия.

Зимние шторма терзали моря, а мы спокойно пережидали непогоду в Патре, под надежной защитой Коринфского залива. Это интереснейшая часть Греции, с которой, при лучшей погоде и в иных обстоятельствах, хотелось бы познакомиться поближе. Мы находились рядом с Олимпией, где проводились игры и где пребывала прославленная на весь мир статуя Зевса. Но, увы, настало не лучшее время для осмотра достопримечательностей. Неподалеку лежали развалины старого Коринфа и новая колония, основанная Цезарем. Сам город располагался у побережья, сразу за плодородной полосой садов и виноградников.

Антилл отправился в Александрию, где ему предстояло жить со сводными братьями и сестрой. Я надеялась, что дети хорошо примут мальчика, ведь ему не так-то легко оторваться от единственного дома, который он знал, и попасть в новое незнакомое место, причем без отца или матери, которые могли бы облегчить привыкание. В письмах я просила близнецов и Цезариона отнестись к нему как можно более дружелюбно.

Перед отъездом из Афин подвластные цари поклялись в верности Антонию — в пику той торжественной присяге, что в Италии принесли Октавиану. Однако Антоний дополнил ритуал: он тоже поклялся перед своими союзниками, что будет сражаться до победного конца, не соглашаясь на примирение. Во время пребывания в Афинах Ирод тайком внушал Антонию то, что сам, видимо, считал великой хитростью: советовал убить меня и аннексировать Египет. Он считал это лучшим выходом из всех затруднений, позволяющим заткнуть рот недоброжелателям и примирить соперничающие партии внутри нашего лагеря.

Ясно, что при таком подходе Ирода нельзя было допускать к прямому участию в нашей кампании, однако применение ему мы все же нашли. Мне удалось ввязать его в войну с царем Набатеи, разразившуюся из-за битумных податей.

Располагая значительными денежными средствами, да еще и возможностью чеканки монеты (в ведении Антония находились даже некоторые монетные дворы в Италии), мы подкупали влиятельных людей в Риме, в то время как Октавиан был вынужден, напротив, изыскивать средства и обирать всех, кого возможно. Это делало нас популярными; во всяком случае, пока.

В целом все, кажется, складывалось благоприятно. Создавалось впечатление, что с наступлением первого месяца нового года, января, названного так в честь Януса, двуликий бог обратил свой благосклонный взор на наше ничем не омраченное будущее. Мы имели горы денег, огромную армию и внушительный флот, беспрерывное снабжение из обладавшего неограниченными продовольственными запасами Египта, и нас возглавлял лучший военачальник мира.

Значит ли это, что я пребывала на вершине счастья? Когда мы более счастливы: когда уже обладаем всем, что нам дорого, или когда протягиваем руки к желаемому с надеждой и верой, что оно станет нашим? Мне кажется, для меня счастье было полнее, когда предмет мечтаний находился рядом, поблизости, в пределах видения. А ожидание — не более чем пикантная приправа к предвкушению счастья.