Царица поверженная

Но Антоний, как ни странно, выглядел абсолютно трезвым, словно сегодняшние потрясения сделали его невосприимчивым к вину.

— Полагаю, теперь нам придется снова обратить внимание на корабли, — перешел к делу Антоний. — В каком они состоянии?

Соссий представил краткий отчет. По его словам, годных к плаванию кораблей у нас оставалось больше, чем гребцов. К тому же люди пребывали в плачевном состоянии — как физическом, так и духовном. Телесно они истощились из-за скудной пищи (мы имели только то продовольствие, что нам доставляли на ослах по горным тропам), а на моральном состоянии пагубно сказывались бездействие, болезни и неудачная попытка вырваться из залива.

— Это смертельно опасная комбинация, император, — подытожил Соссий.

— Во имя богов, могут они просто сидеть и грести?

— Да.

— Тогда им придется грести, — мрачно заявил Антоний. — И очень скоро.

Когда от усталости и напряжения этого ужасного дня я уже теряла ясность мыслей и свет подвесной лампы расплывался перед глазами, нам доставили еще одно донесение.

Под покровом темноты Роеметалк Фракийский и римский командир Марк Юний Силан перебежали к Октавиану.

Глава 41

— Ты видела его победителем. Но нельзя узнать человека, пока не увидишь его побежденным.

Олимпий обронил это мимоходом в разговоре про одного участника состязаний колесниц — я хотела его наградить, назначив главным царским конюшим. Теперь я вспомнила слова своего друга.

«Нельзя узнать человека, пока не увидишь его побежденным».

Отчаяние Антония, его вспышки гнева и истерики, нерешительность, охватившая его после провала второй кавалерийской атаки, — все это хуже, чем само поражение. Я смотрела на своего супруга, не веря глазам. Он казался разбитым, как корабль, налетевший на скалы.

Царевич Ямвлих из Эмесы и сенатор Квинт Постум попытались бежать, но были схвачены, и Антоний в назидание прочим предал их казни. Это помогло положить конец дезертирству среди высших чинов, но мы понимали: если в бега ударятся солдаты и младшие командиры, остановить их будет невозможно. Между тем противник постоянно изводил нас оскорблениями, бранью в адрес командования и призывами к солдатам переходить на вражью сторону. Кто-то — уж не сам ли Октавиан? — додумался забросить к нам списки поэмы Горация, повествующей о нашем постыдном отступлении на море и бегстве Аминты. Должно быть, без Октавиана не обошлось, ибо поэма была адресована его близкому другу Меценату. У кого еще имелся экземпляр?

Похоже, в Риме веселились и не жалели хорошего вина.