Царица поверженная

— Я останусь здесь, но не с тобой, — промолвил он. — Ныне я не тот, кто имеет право поселиться в царских покоях. Нет, я буду жить отшельником, в маленьком домике где-нибудь близ гавани, дожидаясь неизбежного прихода… победителя.

— Но…

Я пыталась осмыслить его слова. Это было ни на что не похоже, не отвечало никаким представлениям о чести, вообще не имело смысла!

— Но есть же у тебя какая-то цель, из-за которой ты вернулся?

— Я же сказал — чтобы увидеть тебя.

— Этим ты причинил мне еще более горькую боль. Как смогу я жить во дворце, зная, что ты в городе, но отказываешься прийти ко мне? А дети! Как ты объяснишь — как я объясню! — Александру и Селене, что отец здесь, но не желает их видеть? Они напуганы, растеряны. Ты нужен им.

Я не понимала, что за безумие им овладело.

— Я более не Антоний, — промолвил он. — Будет лучше, если они меня больше не увидят. Пусть запомнят, каким я был. Пусть лелеют мои награды — память о великом воителе. Но не об этом человеке, не об этом! — Он ударил себя грудь и сделал руками отстраняющее движение.

— Ты их отец! — сурово указала я. — Честь, слава и прочие побрякушки заботят детей куда меньше, чем тебе кажется. Они желают лишь одного: чтобы родители были живы и не разлучались с ними.

Моя мать, исчезая под водой, тоже покинула меня, но она сделала это ненамеренно.

— Ты жесток! — вскричала я. — Боги покарают тебя. Сознательная жестокость непростительна. При Актии ты не в силах был ничего изменить, но нынешнее поведение целиком на твоей совести. И ты за это заплатишь!

Он не имел права вернуться и отвернуться от нас, оставить свои комнаты пустыми… отказаться снова стать мужем и отцом.

— Антоний погиб при Актии.

Голос его звучал приглушенно.

— Но кто же тогда стоит здесь?

Я говорила с реальным человеком.

— Тень, темный двойник.

— Тогда пусть тень придет к нам.

— Такого вам не нужно, — возразил он.

— Если столь бесчувственный человек — все, что осталось от Антония, твои слова правдивы! — вскричала я. — Это не Антоний, чья доброта и великодушие не знали меры. Ты похож на Октавиана! Может быть, он превратил тебя в подобие себя самого?

— Позволь мне уйти с миром, — попросил он. — Запомни меня таким, каким я был.

— Это невозможно. Только последний взгляд запоминается навсегда. О Антоний! — Я протянула к нему руки. — Пойдем со мной. Встанем рядом, вспомним радости и победы прежних дней.

Но он просто повернулся и стал спускаться по ступеням храма. Плащ развевался за его спиной.

Я уронила голову на постамент статуи Исиды и разрыдалась. Он вмешался в мой разговор с богиней и прервал его только для того, чтобы уйти. И что мне теперь делать?

— Что мне делать? — воззвала я к Исиде.

«Пусть идет, — ответила богиня. — Сейчас здесь только ты. Ты и я. Я не убегу, не исчезну, я поддержу тебя. Вручи себя мне».

Когда я покидала храм, солнце уже закатывалось. Розовое свечение над горизонтом окрашивало храмовые колонны и придавало лику Исиды живой цвет. Море отступило, обнажив безобразные черные камни, объеденные приливами и отливами.

Я была измотана, словно после смертельной битвы. Сама мысль о возвращении во дворец, о неизбежных вопросах и пытливых взглядах ужасала меня. Но в отличие от Антония я готовилась встретить все это лицом к лицу.

Мои руки ныли после объятий, вернувших мне забытое ощущение его тела, губы до сих пор ощущали прикосновение его губ. Но я снова должна была его забыть, расплавить в горниле гнева и разочарования. Лучше бы уж все оставалось как прежде. Я возненавидела Антония за его неожиданное появление, за этот обман. Я не прощу ему такого отношения к детям. Если раньше я чувствовала горе, то теперь к нему добавилась еще и обида — горькая обида человека, которого предали.

— Держись, ты должна выбросить его из сердца! — твердила я себе, возвращаясь во дворец.

Но как я расскажу об этом Мардиану?

Мне не стоило волноваться: Мардиан уже разговаривал с Антонием. Как раз от него Антоний и узнал, где меня искать.

Теперь мой советник с беспокойством ждал итога встречи.

— Он пришел?

— Да! — выкрикнула я.

Гнев и печаль сражались в моем сердце, как пара гладиаторов.

— И?..

— Он ушел. Не знаю куда. Сказал, что намерен жить один и во дворец не вернется. О Мардиан!

Я бросилась ему на шею, ища утешения на груди верного и надежного друга.

— Он сломлен, — промолвил Мардиан. — Не суди его слишком строго.

— Но дети! — с жаром возразила я. — Как так можно?

— Ему стыдно встречаться с ними, — говорил Мардиан на ходу, увлекая меня в самую дальнюю укромную комнату. — Особенно после того, как его постиг новый удар.

— Какой?

— А он тебе не сказал?

— Нет. Отделался чем-то вроде формального прощания.

— Вот как?

Мардиан жестом предложил мне присесть на одну из его кушеток, что я и сделала, утонув во множестве подушек. Мне стало легче хотя бы физически — ведь столько времени пришлось провести на ногах.

— Что еще с ним случилось? — спросила я с замиранием сердца, желая защитить Антония от несчастий.