Царица поверженная

Божественной и могущественной Клеопатре, царице Египта, привет.

Война закончилась, и я одержал победу. Кампания выдалась трудная, и на сей раз я не вправе отчитаться словами «veni, vidi, vici» — пришел, увидел, победил. Правда звучала бы так: пришел, увидел, выжидал, планировал, маневрировал, отступал, наступал. Но главное — это конечный результат: vici.

Да, значение этих строк теперь тоже выходит за пределы того, что он имел в виду, когда писал. Конечный результат — вот главное! Ныне, в час подведения итогов, Цезарь напоминает мне об этом.

Даже если ты выигрываешь поединок, окончательная победа не всегда остается за тобой. Цезарь не проиграл в жизни ни одного сражения, но пал от руки соотечественников. Правда, после его кончины соотечественники провозгласили его богом.

Череда побед, поражение, новая победа. Величайшая победа… Великое колесо судьбы продолжает вращение, и не каждому удается увидеть пресловутый «конечный результат» при жизни.

«Цезарь, ты ушел раньше меня, — беззвучно сказала я ему. — Я постараюсь последовать за тобой достойно, насколько смогу, до конца оставшись непобежденной. Ибо, как показал ты, человек способен восторжествовать даже над смертью. Более того: сама его смерть может стать основой будущей жизни».

Только вот идти на это порой приходится, не зная «конечного результата».

Я вернула письма в ларец, положив поверх тех немногих, что оставались внутри. Может быть, я позже доберусь и до них. Я задержала на них руку, стараясь почерпнуть силу из самой их способности сохраняться, но тут меня отвлек осторожный стук в дверь.

— Госпожа, — послышался голос Хармионы.

Я вообще-то приказала не тревожить меня, но поскольку с письмами уже закончила, то откликнулась.

— Да?

— Госпожа, пришел Эпафродит. Впустить?

— Пусть войдет.

Пора вернуться к неотложным делам.

Эпафродит ввалился в комнату с двумя сумками под мышками.

— Госпожа, — заговорил он с порога, поклонившись, — вот списки, которые ты велела мне сделать, вместе с описанием сокровищ.

Он поднял одну из сумок.

Я хотела точно знать, чем мы располагаем и что можно спасти от Октавиана.

— Спасибо.

Я потянулась за сумкой, но она была набита битком и оказалась слишком тяжелой.

— Подведи итог, — распорядилась я и, спустив ноги с кушетки, перебралась к письменному столу, куда жестом позвала и его.

Он положил сумку на стол, извлек ее содержимое и развернул первый свиток.

— Вот окончательные подсчеты. — Эпафродит ткнул пальцем в колонку цифр. — К сожалению, должен сообщить, что Египет процветает. Мы собрали лучший урожай за многие годы, а нынешний разлив Нила предвещает повторение прибылей. Полностью возмещены потери при Актии и даже утрата флота, направленного в Красное море.

— Я тоже сожалею. Лучше бы Октавиану достались пустые зернохранилища и растраченная казна. — Я посмотрела на него. — Ты хорошо поработал, старый друг. Все эти годы ты верно служил мне, даже жертвуя собственными делами. С сегодняшнего дня ты можешь сложить с себя обязанности казначея и вернуться к своему народу. Когда все закончится, лучше держаться подальше от дворца. Оставь здесь описи и счета и прими на прощание мою искреннюю благодарность.

— Покинуть тебя в такой час — не подло ли это? — промолвил Эпафродит с подавленным видом.

— Нет, если ты уходишь по моему приказу. Я хочу, чтобы римлянам досталось как можно меньше, это тоже способ восторжествовать над ними. Но гибнущему режиму вовсе не обязательно увлекать за собой в пропасть тех, кто ему служил. Однако у меня есть для тебя последнее поручение. Будь добр, подготовь фальшивые счета и описи, чтобы я предоставила их Октавиану: необходимо утаить часть ценностей для моих детей. Думаю, — я посмотрела на ряды цифр, — этого хватит, чтобы удовлетворить Октавиана и не вызвать у него подозрений.

Эпафродит накрыл мою руку своей.

— Мне невыносимо слышать, когда ты говоришь вот так. Словно ты уверена в худшем и смирилась с тем, что все потеряно.

— Надеясь на лучшее, мы должны готовиться к худшему. Я ни на мгновение не забываю, что если, например, Октавиан погибнет в сражении — от попадания случайной стрелы, — в тот же миг все изменится. Рим будет обезглавлен, Антоний останется единственным вождем, и все наши приготовления покажутся смехотворными. Но… допуская такую возможность, я не могу рассчитывать на нее.

— Я принес кое-что еще, — сказал он, поставив вторую сумку. — Оставлю тебе вот это — из Писания моего народа.

— Выходит, в вашем Писании предусмотрена и такая ситуация. — Я издала смешок. — Воистину, у вас замечательный народ.

— Мне показалось, что ты заинтересуешься.

— Спасибо, дорогой друг!