Царица поверженная

— Философские стихи. Эпафродит принес вместе с отчетами казначейства.

Антоний хмыкнул, зажег еще несколько светильников и углубился в чтение.

— Странный все-таки человек этот Эпафродит, — промолвил он через некоторое время. — Цифры с одной стороны, поэзия — с другой. Но тот, кто написал это, кем бы он ни был, смотрит на жизнь неверно. — Антоний покачала головой. — Бедный.

«Это мы бедные, — хотела сказать я. — Ты не понял, что это про нас?»

Антоний снова хмыкнул.

— Знаешь, а вот на сей счет он, пожалуй, прав.

— Насчет чего?

— А вот, послушай:

«И так иди, ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим.

Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей.

Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это — доля твоя в жизни и трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем.

Все, что может рука твоя делать, по силам, делай…»[18]

Тут он говорит верно: это все, что мы можем делать.

Надо же, Антоний нашел даже в этом мрачном тексте счастливые строки. Он положил свиток, взял меня за руки и заставил встать. Мы молчали и просто стояли, прижавшись друг к другу.

Мы были вдвоем на крепостной стене, никого, кроме нас, и с нами наша любовь — истинная, глубокая и неизменная.

— Дорогая, давай последуем совету Екклесиаста и выпьем немного вина, — сказал Антоний и отпустил меня, чтобы взять кувшин и чаши.

— Чтобы возвеселилось сердце? — спросила я.

— Воистину так, — ответил он, наполняя чаши.

Таков Антоний: и в обыденности, и в невзгодах он всегда умел отыскать радость. И даже сейчас его чары не помрачились.

— Посланец Октавиана, госпожа, — доложил Мардиан, заглянув из-за угла резной ширмы слоновой кости в мой рабочий кабинет.

Он произнес это обыденным тоном, и никто не заподозрил бы, что мы сгораем от нетерпения в ожидании новостей. Хоть каких-нибудь новостей о происходящем.

Я встала.

— Только что прибыл?

— Даже дорожную пыль с плаща не отряхнул, — ответил Мардиан.

Молодой воин и впрямь был весь в пыли, но я отметила, что он не простой солдат, а военный трибун. На сей раз Октавиан направил ко мне гонца рангом повыше.

— Приветствую тебя, — сказала я. — Что велел передать нам Октавиан?

Посланец стоял по стойке «смирно» и старался скрыть тот факт, что внимательно присматривается ко всему для последующего доклада Октавиану.

— Госпожа, император Цезарь желает сообщить тебе, что он приближается к границам Египта и в настоящее время остановился в Рафии.

— Ах да, Рафия. Примечательное место. Помнится, много лет назад именно в битве при Рафии Птолемей Четвертый впервые использовал против своих врагов из Сирии не только греков, но и природных египтян. То был поворотный пункт в нашей истории. — Я посмотрела на молодого человека. — И что же, Октавиан надеется, что этого не повторится?

— Это было бы благословением для всех нас. Мой командир просит тебя приказать гарнизону Пелузия сложить оружие.

— А почему он решил, что я отдам подобный приказ?

— Потому что, как он говорит, ты сама предложила ему обойтись без кровопролития.

— Так-то так, но только он на мое предложение не ответил, и я резонно решила, что оно отвергнуто.

Отсутствие ответа было равнозначно ответу отрицательному. Да и что ему оставалось после истории с Тирсом?

— Напротив. Мы лишь хотим, чтобы ты подтвердила свои миролюбивые слова делом, пропустив нас через Пелузий.

Я рассмеялась.

— Его нелюбезный отказ отвечать сделал это невозможным, ибо возбудил определенные… сомнения в чистоте его намерений. Боюсь, теперь я не могу ему доверять.

Как будто раньше я могла.

— То, что он предлагает, и ведет к преодолению недоверия. Ты должна показать, что твое предложение было искренним и что ты действительно стремишься избежать кровопролития.

— Молодой человек, а ты знаешь, в чем именно состояло мое предложение?

— Нет, этого он мне не рассказывал.

— Так и думала, — отозвалась я, но рассказывать ему не стала. — Больше он ничего тебе не поручал? У тебя нет для меня послания?

— Он послал тебе это, — промолвил посланец, открывая кожаный мешок и извлекая небольшой ларец.

Я открыла крышку и увидела внутри два предмета: монету с изображением сивиллы и сфинкса и печать с одним лишь сфинксом.

— Если он собирался озадачить меня, то цель достигнута, — сказала я, рассматривая печать.