Царица Сладострастия. Две королевы

— Вот это-то мне и неизвестно; он, однако, утверждает, что посвящен. Впрочем, Альберони и не пытался убеждать меня в этом: по его словам, он сын садовника из окрестностей Пармы — более скромного происхождения он не мог для себя выбрать. Но поскольку у нас были сомнения, мы не разрешили ему совершать богослужение. Должность каноника была когда-то учреждена князем делла Цистерна из-за святотатства, допущенного его слугами примерно сто лет назад в том месте, где находится этот приход; князь построил там маленькую часовню, где должен служить каноник, и, хотя там просто нечего делать, ему предоставляется прекрасный дом, сад и довольно приличное жалованье — должность для настоящего бездельника, тупик карьеры! Никто о тебе не помнит, будто ты похоронен заживо. Этому несчастному Альберони большего и не надо, и ему уже удалось бы получить это место, если бы он сумел доказать, что рукоположен. Князь предоставил мне право выбрать каноника, что я и делаю.

— Будьте осторожны, господин кюре! Этот плут хитер и изворотлив, как десять иезуитских капитулов. Обратитесь к надежным источникам и не доверяйте тому, что он говорит.

Вот что значит случай и от чего зависят судьбы! Если бы принц Дармштадтский не насторожил кюре Пети, Альберони скорее всего получил бы место каноника, не достиг бы того положения, которое мы видели, и некоторые события этого века обернулись бы иначе.

Оглядываясь назад на свою жизнь, я вижу, к каким серьезным последствиям приводят порой ничтожные причины; то же, о котором я говорю, нельзя отнести к самым незаметным и наименее любопытным.

Принц Дармштадтский был человек чрезвычайно гибкого и многогранного ума; но вместе с тем его сознание, по его собственному определению, имело черную окраску: он все видел не так, как другие, не знал ни надежд, ни радостей, свойственных его возрасту, а ведь в то время ему было лет двадцать, не более, и уже тогда он вел себя настолько серьезно и рассудительно, что другие молодые синьоры подшучивали над ним. Он никогда не принимал участия в их разгульном веселье, жил уединенной жизнью в окружении книг, по вечерам появлялся при дворе или в гостиных дам, а иногда — на серьезных переговорах с государственными деятелями. О принце ходили слухи (я не раз слышала их), что он не любит женщин, что для столь юного возраста он слишком благоразумен и что, несомненно, есть какие-то скрытые причины такого необъяснимого и странного поведения (позднее я могла бы рассеять все эти сомнения и все объяснить).

Тогда, в 1683 году, для многих начинался путь славы. Так, почти одновременно со мной, но всего лишь на несколько недель, в Турин прибыл человек, впоследствии ставший знаменитым, поскольку именно он впервые доказал Людовику XIV, что тот не столь уж непобедим и может ошибаться, во что его величество до тех пор никак не хотел верить.

Я имею в виду принца Евгения Савойского; в то время ему было всего двадцать лет и он собирался предложить свои услуги императору.

Мне он встретился при дворе на приеме у герцогини-матери; он почти все время находился рядом со мной, рассказывая о Франции, о том, как грустно было ему покидать эту страну и оставшихся там друзей.

Он отправлялся на войну с турками, куда, вопреки воле короля, собрались также принцы де Конти (король не простил им этого бегства, и принцам пришлось раскаиваться в содеянном всю жизнь).

Принц Евгений был сын знаменитой г-жи де Суасон, племянницы кардинала Мазарини, столь любимой Людовиком XIV в его молодости и столь обманутой им позднее. В 1680 году г-жа де Суасон вынуждена была покинуть Францию из-за суда над Лавуазен и Лавигурё, обвиненными в колдовстве и еще более страшных грехах. Преступницы бросили тень на графиню, ее стали подозревать в ряде отравлений, и если бы король, приняв во внимание его прежние с ней отношения, не позволил бы ей бежать, ее судил бы заседавший в Арсенале чрезвычайный суд, который, как утверждают, нашел в том, что ему удалось узнать, достаточно оснований, чтобы сжечь ее заживо. Король настолько был убежден в ее виновности, что однажды сказал ее зятю, герцогу Буйонскому (разговор происходил в присутствии моей матери, и она потом не раз рассказывала мне об этом):

— Я позволил госпоже графине — так ее называли — бежать из Франции; дай же Бог, чтобы мне не пришлось отчитываться перед Всевышнем и моими подданными в том, что я позволил ей уйти от правосудия!

Судя потому, что эта женщина совершила в дальнейшем и что нам еще предстоит увидеть, легко догадаться, что она способна на все и вряд ли кто-нибудь может искренне считать, что Лавуазен оклеветала ее. Собственный сын ни во что ее не ставил. В то время она жила в Брюсселе и готовилась к отъезду в Испанию.

Я спросила принца Евгения, собирается ли он повидать ее.

— Нет, — ответил он, — я еду прямо в Вену, а оттуда — в армию. И мне совсем не хочется, чтобы меня побили в церквах камнями, появись я там в обществе госпожи де Суасон, как это случалось с другими. Судя по всему, фламандцы не склонны шутить, когда речь идет о дьяволе и его прислужниках.