Царизм накануне свержения

Против Бобринского, одного из признанных столпов реакции, большого царедворца, подчеркнуто лояльного по отношению к «Другу» (в 1916 г. ему было 64 года), у Распутина просто не могло быть возражений. При дворе Бобринского ценили, однако, далеко не так, как, скажем, Маклакова и тем более Протопо­пова ²⁶⁵. Во всяком случае, замена его А. А. Риттихом не вызвала никаких отрицательных эмоций ни у царицы, ни у «Друга». Как свидетельствовал Наумов, Бобринский «в серьезных дело­вых кругах» был мало авторитетен ^2й6.

Подоплека же назначения Хвостова министром внутренних дел, была чисто распутинская, о чем Штюрмер, естественно, предпочи­тал не распространяться Хвостов, как уже говорилось, был верным сателлитом Горемыкина, одним из самых правых минист­ров в его кабинете, за что весьма ценился царем. Но он действи­тельно не терпел Распутина и считал нужным, по его собственно-

му заявлению, подчеркивать отрицательное отношение к «стар­цу»²⁶⁷. По словам Андроникова, Хвостов был «очень почтенный человек, который не пускал к себе Распутина и не кланялся Вырубовой »^26й.

До поры до времени эта «почтенность» царицу и Распутина не беспокоила. Но дело изменилось коренным образом, как только выяснилось, что Хвостов вопреки их настояниям не соглашается прекратить «дело Сухомлинова». Это и решило его судьбу: «он на­доел императрице», показывал тот же Андроников, «и нужно было его ликвидировать» ²⁶⁹. Перемещение на пост министра внутрен­них дел и было формой такой «ликвидации»: «дело Сухомлинова» переходило к новому министру юстиции, а назначение на новый пост, как это все понимали, в том числе и сам Хвостов, носило заведомо временный, точнее, кратковременный характер. Узнав от Штюрмера о своем назначении министром внутренних дел, Хво­стов, по его словам, очень рассердился по поводу того, что премьер преподнес ему «такую пакость», означающую на деле намерение «выжить» его из состава кабинета. Сам царь ему писал, что смот-

270

рит на это назначение «как на временное» .

Отставка с нового поста последовала, однако, быстрее, чем предполагали даже царь и Штюрмер, и причиной тому была снова «в.ина» Хвостова, давшего санкцию на арест Манасевича- Мануйлова. Когда он доложил премьеру, что арестован Мануйлов, «и арестован мертвой хваткой», Штюрмер «побледнел». «Я думаю главным образом это послужило поводом к моей отставке,— кон­статировал Хвостов,— потому что Манасевич-Мануйлов, кроме связи со Штюрмером, имел отношения с Распутиным»²⁷¹.

Макаров, сменивший Хвостова на посту министра юстиции, был действительно назначен вопреки желанию царицы и Распутина, питавших к нему давнюю и прочную антипатию. Вызвано это было тем, что в бытность свою министром внутренних дел Макаров собрал и представил царю материал, разоблачавший Распутина, с тем чтобы удалить его от двора. Это стоило Макарову поста и долгой опалы, которая фактически не прекратилась и в момент нового назначения. На этом назначении, как признавал сам Мака­ров, настоял перед царем Штюрмер ²⁷².

Самое забавное здесь, что Штюрмер выдвигал своего кандида­та в интересах Распутина и царицы. Дело в том, что он и Макаров находились в самых дружеских отношениях и были полными политическими единомышленниками. Макаров входил в ядро поли­тического салона Штюрмера, в Государственном совете они сидели на одних скамьях. Вот на эти личные отношения и рассчитывал Штюрмер. Опираясь на них, он думал добиться от Макарова того, чего не смог добиться от Хвостова,— прекращения дела Сухом­линова; этого так жаждали Распутин и его августейшая покрови­тельница.

Но Штюрмер ошибся. Хотя Макаров и был деятелем крайне · правого направления, но его нравственные и государственные Кри­терии были выше критериев Штюрмера. Макаров отказался к

вящему удивлению и разочарованию своего патрона. Так же посту­пил Макаров с делом Манасевича-Мануйлова, тем самым предо­пределив вопрос о скорой отставке.