Царизм накануне свержения

чувство опасности и инстинкт самосохранения, что он не отдавал себе отчета в происходящем, в грозящих последствиях «ми­нистерской чехарды»?

Вопрос этот тем более уместен, что, как было показано выше, не было недостатка в предостережениях о грозящей опасности приближения революции, исходивших из самых разных источник ков, начиная от великих князей и кончая британским послов, с мнением и оценками которых нельзя было не считаться хотя бы потому, что они диктовались собственными кровными интере­сами. Кроме того, за спиной царя, каким бы ограниченным и сла­бовольным он ни был, стояло два десятка лет управления страной, неизбежно связанного с приобретением каких-то навыков госу­дарственного управления, хотя бы и минимальных, но все же достаточных, чтобы отличать критическую ситуацию от нор­мальной.

Какие-то проблески понимания время от времени появлялись. Это видно уже из цитированных нами писем царя, в которых он, например, необходимость отставки Протопопова и непригодность на пост военного министра Беляева обусловливал прежде всего отсутствием у них деловых качеств. 16 августа 1916 г. царь пи­сал: «От всех этих перемен голова идет кругом, по-моему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены и в администрацию» ³⁷³. Проти­воречие между принципом «джентльменства», по которому под­бирались министры, и принципом компетентности, по которому следовало подбирать их во всякое время, а тем более во время войны, было настолько явным, что тревожило даже императрицу и «Друга», целиком озабоченных подыскиванием «джентльменов». В связи с этим царь предпринял даже несколько шагов, на­правленных на то, чтобы соединить оба принципа.

О первой такой попытке мы узнаем из воспоминаний С. Е. Кры- жановского. В 20-х числах декабря 1916 г. около 12 часов ночи автору воспоминаний позвонил инженер Балинский с просьбой принять по срочному делу. Смысл дела состоял в следующем. Он, Балинский, имеет поручение от статс-дамы Е. А. Нарышкиной, которая, в свою очередь, исполняет поручение царицы, пославшей ей телеграмму из ставки (и, следовательно, согласовавшей свою акцию с царем) с требованием организовать встречу Крыжа- новского с Распутиным, с тем чтобы последний сообщил ей свои впечатления о нем. В зависимости от него в ставке будут иметь суждение о перемене состава правительства (т. е. о назначении Крыжановского председателем Совета министров). Когда, если ве­рить Крыжановскому, он ответил отказом, ему было заявлено, что этот отказ в ставке предвидели, и поэтому он, Балинский, предла­гает провести встречу у него в доме, причем Распутин только пройдет через комнату, где он будеть сидеть. Крыжановский отказался и от этого варианта, и с этим посланец уехал.

Через несколько дней к Крыжановскому несколько раз заез-

жал Питирим, но не заставал, и тогда он сам решил поехать к митрополиту. «Митрополит сказал, что государь поручил ему переговорить со мной доверительно о следующем. Его величество озабочен приисканием подходящего лица на должность председа­теля Совета министров, которую он находит необходимым по об­стоятельствам военного времени соединить непременно с долж­ностью министра внутренних дел. Он имеет в виду несколько кандидатов, но, прежде чем решить, к кому обратиться, желает заранее знать отношение их к некоторым вопросам, чтобы избе­жать затем неприятных разговоров, так сильно, по словам митро­полита, надоевших его величеству. Этими вопросами являются, продолжал владыка, отношение к Протопопову — раз и к „извест­ному лицу" — два, т. е. к Распутину? — спросил я.— Да, и к Гри­горию Ефимовичу».

Далее состоялся следующий диалог. Крыжановский ответил, что Протопопова он считает «человеком совершенно ничтожным... не способным быть не только министром, но и делопроизводителем в любом министерстве. Он не более как пустое место». Сам по себе он «совершенно безвреден», но отношение к нему со стороны бывших думских друзей «делает пребывание его в среде прави­тельства совершенно нежелательным».