Царизм накануне свержения

Заседание 25 октября началось с изложения председателем «обстоятельства возникновения» его письма на имя Горемыкина. Письмо, объяснил он, было не его единоличной акцией, а исполне­нием постановлений Постоянного совета от 27 июня, 20 и 22 авгус­та, «подвергшего подробному обсуждению вопрос о необходимости выступить по поводу происходивших событий и домогательств левых партий». В постановлении от 22 августа говорилось: «Про­сить председателя совета А. П. Струкова письменно или лично обратиться от имени совета к председателю Совета министров по вопросу переживаемого времени». Это постановление базируется на специальном пункте § 13 устава дворянских съездов, дающем Постоянному совету право такого обращения. «Что письмо это вызвало гнев печати, — резюмировал Струков, — неудивительно, но крайне прискорбно, что оно встретило несочувствие со сто­роны некоторых входящих в объединение дворянских об­ществ» ⁵⁵.

В связи с этим были оглашены журналы заседаний Постоянно­го совета 27 июля, 20 и 22 августа и 30 сентября 1915 г. Из них вы­ясняется, что решение о посылке письма Горемыкину приняли не без колебаний и не сразу. Можно даже утверждать, что письмо

Струкова было делом рук и энергии не всего совета, а лишь его нес­кольких членов во главе с председателем.

На заседании 27 июля вместо отсутствовавшего Струкова пред­седательствовал товарищ председателя А. И. Мосолов. Именно он, по его собственному заявлению, был инициатором посылки письма. Необходимость этого шага мотивировалась сходством мо­мента с ситуацией 1905 г. В связи с этим объявлялось желательным осведомить правительство и, может быть, великого князя Николая Николаевича, что лозунг «ответственного министерства» не разде­ляет «благомыслящая часть народа», за ним стоит лишь груп­па лиц. ■

Результаты обсуждения оказались довольно симптоматичны­ми: Мосолова не поддержал ни один человек. Возражения, кото­рые ему делались, были весьма созвучны постановлениям губерн­ских дворянских собраний. Так, С. А. Панчулидзев заявил, что в письме нет необходимости, потому что «пожелания думского боль­шинства весьма умеренны».

В. Й. Карпов также сказал, что он «не вполне согласен с А. И. Мосоловым». По его мнению, «все грани между отдельными партиями и группами стушевались» — все они хотят только того, чтобы у власти стояли честные и знающие люди. Поэтому сейчас поводов и оснований для выступления Постоянного совета нет.

Граф В. Е. Рейтерн-Нолькен высказался в том смысле, что пра­вительство должно опираться на большинство Думы и Государст­венного совета. Мнение В. А. Сухомлинова сводились к тому, что посылка письма несвоевременна. Наумов, тот самый, который вскоре стал министром земледелия, поддержал Сухомлинова и расхваливал «общество».

В результате было постановлено следить за событиями, от выступления воздержаться ⁵⁶.

На заседании 20 августа Струков и его сторонники повели ре­шительное наступление на более умеренных коллег. «Обстоятель­ства круто переменились», — указывал Струков. В доказательство он сослался на резолюции Московской городской думы, биржевых и купеческих обществ. Им должно быть противопоставлено заяв­ление дворянства.

Председателя энергично поддержал его товарищ Мосолов. Нейдгардт высказался также за посылку письма, но не от имени со­вета, а от имени съезда, мотивируя тем, что в противном случае письмо не произведет должного впечатления. Однако предложение о созыве съезда было единодушно отвергнуто по тем соображени­ям, что его нельзя будет собрать раньше октября, а кроме того, от­крытый съезд нецелесообразен, а закрытый принесет только вред.

Было постановлено собраться через два дня для вынесения окончательного решения ⁵⁷.

Только с третьего захода Струков и его группа добились своего. «Объединенное дворянство, — решительно заявил Нейдгардт, — не имеет права не подать своего голоса». Настал решительный мо­мент: «В печальной памяти периода 1905—1907 гг. общедворянс-

кая организация сыграла несомненную роль в деле восстановления спокойствия и законности. В последующие годы мы ушли как в ре­зерв, но теперь в переживаемое время, когда решается судьба Рос­сии (т. е. царизма. — А. А.), если объединенное дворянство будет молчать, то потеряет смысл своего существования».