Царизм накануне свержения

скромным человеком, приветливым и благосклонным. Никогда от него не слышали грубого или обидного слова. Автору царь лично давал советы, как избавиться от бессонницы ^|9. Другой свидетель, генерал Данилов, выражал уверенность, что если бы Николай II не руководствовался ложными убеждениями с их трагическими последствиями, «то о нем сохранилась бы память как о симпатич­ном, простодушном и приятном в общении человеком»²⁰.

Перефразируя известное изречение, в данном случае можнс сказать, что достоинства царя были продолжением его недостат­ков. Есть еще много свидетельств подобного рода, но мы огра­ничились теми, которые исходят от людей, не только близко знавших Николая II, но, как правило, сочувствовавших ему и уж, конечно, целиком стоявших на почве ортодоксального мо­нархизма. Оценки таких людей, как С. Ю. Витте, нами не при­водятся сознательно, так как он и царь ненавидели друг друга и каждый знал об этом.

Достоинства императрицы, с точки зрения ее апологетов и даже некоторых критиков, были значительнее. Ей приписывали ум, образованность, широту взглядов, наконец, сильную волю. Главным ее недостатком считался мистицизм. Именно эта черта, осложненная истеричностью, полагали свидетели и современники, и явилась той основой, на которой выросло влияние Распутина (а до него других проходимцев вроде французского шарлатана Филипса). В свете опубликованной переписки царской четы перечисленные положительные качества выглядят как злая , насмешка. Трудно представить себе что-либо более примитивное 1и убогое, чем уровень мышления и кругозор царицы, хотя она |и имела диплом доктора философии Кембриджского университета. Столь же далеко от действительности утверждение, которое было и собственным убеждением царицы, что у нее сильная воля²¹. То, что принималось за сильный характер, в действительности было доведенное до крайности истерическое упрямство, и опти­ческий обман здесь состоял в том, что оно было действенным орудием подчинения своему влиянию царственного супруга. Реально же императрица сама была марионеткой в руках Распу­тина, что она, кстати, не только признавала,' но и ставила себе в заслугу ²².

Мосолов вынужден признать, что у императрицы были «умственные способности и кругозор маленькой немецкой принцес­сы... не могущей по внутреннему своему содержанию стать настоящей императрицей». Другой близкий наблюдатель, началь­ник дворцовой полиции А. И. Спиридович, характеризовал императрицу как честолюбивую женщину, падкую на лесть и сплетни ²³. Рассказывая о беседе с царицей в декабре 1916 г., государственный секретарь С. Е. Крыжановский указывал, что она «была совершенно чужда элементарных представлений о госу­дарственном порядке» ²⁴. Врангель характеризовал ее как огра­ниченную, истеричную женщину ²⁵.

Таким образом, личные качества царицы, по общему мнению,

были таковы, что никак не давали основания для ее влияния на политику. Однако в действительности, как будет показано дальше, это влияние было очень велико. И здесь историк встречается с тем же парадоксом, свойственным абсолютистской системе,— значительным воздействием на ход вещей ничтожной личности.

О Распутине так много написано, что нет надобности харак­теризовать его еще раз. Как уже говорилось, важнее точно уста­новить характер, методы и размеры его влияния на царскую чету. Что же касается Вырубовой, то необходимее внести некоторый корректив в сложившееся представление о ней как о совершенно глупой, ни в чем серьезном не разбирающейся женщине, роль которой ограничивалась только тем, что она была простым пере­даточным механизмом между Распутиным и царицей. Она была действительно недалекой, но ее глупость из тех, которую еще Щедрин характеризовал словами мужиков о «Диком помещике»: «дурак то он дурак, да ум ему большой даден». «Чтобы удержаться в фаворе у их величеств в течение двенадцати лет,— резонно замечает Спиридович,— удержаться под напором всеобщей ненависти и временами среди чисто женских недоразумений на почве ревности, надо было иметь что-либо в голове» ^2о.

То же самое писал и Гурко. Отношение Вырубовой к царице, отмечал он, «отличалось чрезвычайной хитростью», которая за­меняла ей ум и политическую осведомленность. В качестве основ­ного орудия она избрала демонстрацию безграничной предан­ности, особенно к царю, по отношению к которому «прикидывалась влюбленной». Сразу же при появлении при дворе она «прики­нулась необычайно простодушной» ²⁷.