Царизм накануне свержения

В цитированном докладе петроградского охранного отделе­ния начальник его Глобачев, отметив, что либеральной прессе не удалось «доказать с достаточной убедительностью черносо­тенно-погромную опасность монархистов, так как наличность среди участников совещаний (т. е. съезда.—А. А.) видных и авторитетных правых деятелей в достаточной степени гаранти­ровала „приличный" исход съезда... без... демонстративных и резких эксцессов», подчеркивал, что в Нижнем Новгороде картина будет иной. По имеющимся агентурным сведениям, этот съезд может «привести к ряду нежелательных и более чем не­удобных выступлений со стороны преобладающих там менее урав­новешенных и менее дальновидных правых... Чувствуя себя здесь в присутствии видных деятелей Государственного совета и Государственной думы как бы на втором месте и не решаясь открыто выступить со свойственной им резкостью выпадов и ре­золюций, эта среда крайних и неумеренно правых монархистов все время сдерживалась надеждами на возможность развернуться во всю именно на съезде в Нижнем Новгороде, одним из видных организаторов коего является Дубровин»^{1 4}.

Что же не устраивало в Петрограде людей, которых даже начальник охранки называл «неумеренно правыми»? С его течки зрения, причина недовольства провинциалов сводилась к убежде­нию, что петроградский съезд не был всероссийским — не была представлена провинция, особенно район Поволжья, где черно­сотенцы гораздо правее. Правых с Волги, указывал Глобачев, явилось на петроградский съезд «весьма мало, и все они опре­деленно высказались в том духе, что петроградские совещания не носят истинно монархического характера, а поддерживают даже либеральных министров»¹¹⁵.

Несостоятельность приведенной версии очевидна. Обвинять Маркова 2-го, Замысловского, Левашева, Римского-Корсакова и им подобных в сочувствии «либеральным» министрам было просто нелепо. Обе стороны были настолько «крайние» и «неуме­ренные», что обнаружить различие между ними невозможно даже под электронным микроскопом.

Из письма редактора черносотенной саратовской газеты «Волга» Н. Тихменева от 1 сентября председателю одесского «Союза русских людей» А. Н. Родзевичу видно, что вопрос о ни­жегородском съезде был принципиально решен уже в то время. К. Н. Пасхалов, писал Тихменев, сообщил ему, что в Нижнем Новгороде два тамошних богача мукомола «отнесутся к нашему съезду хорошо». Поэтому следует попробовать заручиться их под­держкой (из-за денег), «я им пошлю постановления нашего (по-видимому, саратовского совещания черносотенцев 27—29 ав­густа 1915 г. — А. А.) совещания, а Вы заведите переписку с ними или еще лучше съездите... Так как общее мнение, что правительственных субсидий следовало бы избегать». Пасхалов, писал Тихменев, считает необходимым «пригласить к участию в съезде всех видных монархистов как гостей: Маркова, Дубро­вина, Восторгова, Пуришкевича и др. Пусть грызутся между со­бой, но спасать родину обязаны все. Сегодня я получил теле­грамму от митрополита Макария, он благословляет наш почин»¹¹⁶. Письмо Тихменева свидетельствует, что нижегородский съезд был задуман именно как вызов столице: даже Дубровина предпо­лагали пригласить только как гостя, хотя правее Дубровина уже никого не могло быть. Намерение обойтись без казенных денег также объяснялось стремлением сохранить свободу рук в отноше­нии Петрограда — источника всех и всяческих субсидий.

Следовательно, обвинение провинциальными «союзниками» своих столичных влиятельных собратьев в «левизне» было все­го-навсего предлогом для оправдания необходимости созвать собственный съезд, свободный от петроградских влияний.

В чем же тогда заключалась истинная причина разногласий между столичными и провинциальными «союзниками»? Несомнен­но, известную роль здесь играли чисто личные, амбициозные моти­вы — обида провинциальных «низов» на высокомерие и господство столичных «верхов». Но и этого было бы недостаточно, что­бы привести к столь открытому и демонстративному бунту про­винциалов, в конечном итоге полностью зависевших от своих столичных собратьев и, главное, от департамента полиции. Фак­ты показывают, что указанные причины, в свою очередь, явля­лись следствием, внешним проявлением другой, гораздо более глубокой причины, на которую еще задолго до описываемых событий указывал В. И. Ленин.

В статье «О черносотенстве» в сентябре 1913 г. В. И. Ленин писал: «В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно оригиналь­ная и чрезвычайно важная черта, на которую обращено не­достаточно внимания. Это — темный мужицкий демократизм, са­мый грубый, но и самый глубокий». И черносотенным заправилам с этим фактом приходится считаться. «Крайне правые,— продол­жал В. И. Ленин,— партия помещиков. Но ограничиться связями с одними помещиками они не могут. Им приходится прикрывать эту связь и делать вид, что они защищают общенародные инте­ресы... Безопасно такая игра не проходит»¹¹⁷.