Царизм накануне свержения

Эта оценка бюрократии как института, видящего свое высшее назначение в сочетании интересов двух верхних классов страны, данная ей В. И. Лениным еще в 1894 г., последующими собы­тиями была подтверждена самым убедительным образом. Осо­бенно наглядным в этом отношении был послереволюционный период, когда царизм перешел к политике бонапартизма, т. е. к политике прямого союза с определенными политическими тече­ниями, социальными слоями и группами и лавирования между ними.

Бонапартизм, указывал В. И. Ленин, неизбежен для абсолю­тизма, перешагнувшего порог, отделяющий феодализм от капи­тализма. В условиях буржуазного развития в силу буржуазной эволюции классов, феодальных по своему происхождению, он те­ряет целиком или частично свою прежнюю социальную опору, что вынуждает его искать новую опору (или опоры), притом часто в классах и социальных группах иной — нейтральной и даже чуждой ему природы. В этом состоит его основная отличительная черта, характерная для всех стран, где бонапартизм имел место. Вместе с тем бонапартизм есть логическое завершение политики «надклассовости», которую всегда пытался демонстрировать ца­ризм, орудием которой и была его относительная самостоятель­ность. «Бонапартизм,— писал В. И. Ленин,— есть лавирование монархии, потерявшей свою старую, патриархальную или фео­дальную, простую и сплошную опору,— монархии, которая при­нуждена эквилибрировать, чтобы не упасть,— заигрывать, чтобы управлять,— подкупать, чтобы нравиться,— брататься с подон­ками общества, с прямыми ворами и жуликами, чтобы держаться не только на штыке» ⁹. История русского черносотенства, всех этих «союзов русского народа» и им подобных образований, их теснейшей связи с царизмом наглядно показывает, что послед- ' ний по части братания с подонками общества побил все рекорды.

Бонапартистская политика царизма имела два основных ас­пекта: аграрный и думский. Смысл первого состоял в создании класса сельской буржуазии, который, будучи целиком обязанным своим появлением на свет божий и обогащением за счет осталь­ной крестьянской массы именно царизму, должен был стать но­вой и верной социальной опорой ему. Аграрная политика Столы­пина, подчеркивал В. И. Ленин в этой связи, не могла бы даже' родиться, если бы сама община не развивалась капиталистически. Всякая оценка этой политики будет ошибочной вне учета «с одной стороны, ее бонапартистских приемов, с другой стороны, ее бур­жуазной (либеральной) сущности»¹⁰.

Второй аспект был направлен на создание третьеиюньской политической системы как организованного во всероссийском масштабе в лице третьеиюньской Думы контрреволюционного союза помещиков и буржуазии с царизмом, противостоящего рево­люции и революционному народу, в котором царизму обеспечи­валась возможность лавировать между этими классами, оставаясь хозяином положения. Ключом к созданию такого союза был | избирательный закон 3 июня 1907 г. Черты бонапартизма, под- j черкивал В. И. Ленин, «совершенно наглядно обнаруживаются и на современном избирательном законе» ". Особенность этого за­кона состояла в том, что он создавал в Думе не одно, а два боль­шинства, и именно это обстоятельство обеспечивало царизму возможность лавирования между двумя господствующими клас­сами страны.

Таким образом, и это важно подчеркнуть, российский бона­партизм имел принципиальное отличие от бонапартизма Напо­леона 111, лавировавшего между буржуазией и пролетариатом. Поэтому В. И. Ленин, говоря о российском бонапартизме, ссылал­ся для аналогии не на племянника Бонапарта, а на Бисмарка, говорил о перенимании царизмом приемов бонапартизма, а не о бонапартизме классического типа.

Поражение революции 1905—1907 гг. и переход к аграрному и думскому бонапартизму создали для царизма и буржуазии теоретическую возможность победы прусского пути развития капи­тализма в России, т. е. победы контрреволюции над революцией. Это обстоятельство имеет весьма важное значение для правиль­ного понимания третьеиюньской эпохи прежде всего как периода, когда объединенная контрреволюция получила и пыталась исполь­зовать свой последний шанс. Характеризуя значение новой аграр­ной политики царизма, В. И. Ленин подчеркивал: «В истории бывали примеры успеха подобной политики. Было бы пустой и глупой демократической фразеологией, если бы сказали, что в России успех такой политики „невозможен". Возможен!» ¹² В дру­гом месте он выразился еще более категорично: «Окончательный переход правительства царя, помещиков и крупной буржуазии (октябристов) на сторону новой аграрной политики имеет ог­ромное историческое значение. Судьбы буржуазной революции в России — не только настоящей революции, но и возможных в

дальнейшем демократических революций — зависят больше всего от успеха или неуспеха этой политики» ^|3.