Царизм накануне свержения

Крайне неохотно, упираясь и виляя, Штюрмер на допросе был вынужден признать, что о прекращении дела Мануйлова «хлопотали» Распутин, Вырубова и царица ^|82. Заступился за Мануйлова и «владыка»¹⁸'’.

Распутин, как показывал Мануйлов, прямо сказал ему: «Дело твое нельзя рассматривать, потому что начнется страшный шум в печати; я сказал царице, и она написала сама министру юстиции письмо». А когда это не помогло, то царица (об этом тоже сообщил Мануйлову Распутин) послала телеграмму царю о том, что «дела не будет»¹⁸⁴.

Только после смерти Распутина новый министр юстиции уго­ворил императора дать согласие судить Манасевича. Суд состоял­ся 13—18 февраля 1917 г. Петроградский окружной суд признал Мануйлова виновным в мошенничестве и приговорил к полутора годам тюремного заключения. К сентябрю 1916 г. у Мануйлова на текущем счету в «Лионском кредите» имелось 260 тыс. руб., в Русско-Азиатском банке на онкольном счету— 150 тыс. руб. при долге в 198 тыс. руб. Дома было обнаружено 33 тыс. руб. наличными и на 25 тыс. руб. векселей. Все эти деньги Манасевич «заработал» в конце 1915 — начале 1916 г.¹⁸⁵

Карьера Штюрмера кончилась после знаменитой речи Милюко­ва в Думе 1 ноября 1916 г. 10 ноября он был уволен, и его место занял А. Ф. Трепов. 6 января 1917 г. экс-премьер обратился с

письмом к царю, в котором писал: «Теперь на меня обрушился новый удар, и такой, который меня сразил. Я исключен на 1917 г. из списка присутствующих членов Государственного совета». На этом основании группа ярославских дворян собирается воз­будить вопрос об исключении его, Штюрмера, из списка ярослав­ского дворянства, «и того же можно ожидать в Твери». Поэтому он просит перевести его в действительные члены Совета. Вакансии есТь: умер Ермолов и отставлен Голубев. На этом письме Николай II наложил резолюцию, обращенную к председателю Государственного совета Щегловитову: «Я его приму на днях; постарайтесь его поуспокоить».

Но Штюрмер никак не мог успокоиться. 29 января он обра­щается к царю с новым письмом, но со старой просьбой: «Ваше императорское величество! Если Ваше благоволение к моей службе осталось неизменным, примите благосклонно мое всеподданнейшее ходатайство о назначении меня (в Государственный совет.— А. А.) на место барона Корфа»¹⁸⁶.

За неделю до революции этот злобный и жалкий рамолик был озабочен только своими делами — настоящий рекордсмен бесчестия и ничтожности ^|87.

Про-то-Попка знает, про-то-Попка ведает

Рефрен широко ходившего мятлевского стихотворения о А. Д. Протопопове не только свидетельствовал о презрении современников к последнему царскому министру внутренних дел, но удивительно верно передавал главную суть этой «государ­ственной» личности. В отличие от описанных выше двух импозант­ных предшественников у Протопопова было другое амплуа.

Какой-то причудливый симбиоз грандиозного Хлестакова и коварного, беспринципного иезуита ¹⁸”, слабовольного, трусли­вого болтуна и целеустремленного интригана, мягкого, подат­ливого влияниям человека и оголтелого карьериста, удерживаю­щего свои позиции любыми средствами. Последнее превалиро­вало. Непомерное тщеславие маленького человека — вот, пожалуй, та формула, которая полнее всего выражает сущность Протопопова.