Царская доля

— Попался живым в руки, и что теперь со мной сделают?! На кол посадят, или колесуют?! Эх, мин херц, какого хрена ты избил меня с такой лютостью, ведь все могло совсем иначе пойти.

Меншиков застонал, хотя за последние дни ему стало гораздо лучше. На руку наложили лубок, ребра тоже обиходили — теперь хоть дышалось свободно, не плыли круги перед глазами после каждого вздоха, да не резало грудь болью. Падение с коня дорого ему стоило — проклятые калмыки вырубили его драгун, и набросили на руку и шею арканы.

— Как репку из грядки вырвали, — «светлейший» болезненно сморщился, стало стыдно — но тогда он ничего поделать не смог, боль в боку настолько скрючила его, что шпагу выронил, не в силах не то, что перерезать веревки, держать эфес в ладони.

— И что со мной сделают?!

Заданный самому себе вопрос завис в тишине — ответить на него Александр Данилович не смог. Хотя, если бы хотели его казнить, давно бы на плаху отволокли, а ведь лечат, опекают всячески, кормят как на убой и горшок нужный по несколько раз за день выносят, причем обратно чисто вымытым возвращают. Грех на обхождение жаловаться — он совсем иного для себя ожидал, понимая, что за «машкерад» шкуру полосками нарежут и наизнанку вывернут, да мясо солью посыплют.

— Говорить будут, не иначе, да выкуп потребуют, — Меншиков скривился, понимая, что с деньгами придется расстаться — видимо, о его счетах в амстердамских банках не только «мин херцу» известно, видимо и князь-кесарь о чем-то пронюхал, с него станется. И что самое плохое — даже если он и упрется, то сын через пять лет капитал забрать сможет.

— Или вдова…

Последнее слово он произнес машинально, и на душе стало холодно до жути. Теперь Александр Данилович понимал, почему с ним с такой обходительностью обходятся — хотят, чтобы он добровольное пожертвование царю Алексею Петровичу сделал. И что самое худое — не откажешься от сего, себе дороже выйдет. Однако додумать он не успел — дверь открылась, и в комнату вошли два татарина, судя по всему из мишарей. Большого роста, в стрелецких кафтанах, такой, но с вышивкой и шнурами, он и сам носил под Азовым. Вооружены до зубов — пистоли в необычных кобурах, сабля, кинжал в ножнах. И в сапогах, наверняка, ножики спрятаны. Пальцы крепкие, руки толстые — силищи неимоверной, ему тут не уступят — такие моменты Меншиков моментально оценивал. Хотя на шпагах, если сойтись в схватке, он их обоих одолеет, но для того здоровье для начала вернуть надо.

Один из мишарей поставил табурет на отдалении от кровати, и отошел к двери, скрестив на груди лапищи. И тут в комнату вошел тот, кого он крепко недолюбливал все эти годы, а в последние месяцы возненавидел. Но вскочил на ноги с кряхтением, прекрасно понимая, что наносить царевичу очередное оскорбление не стоит — чревато.

— Ты сиди, Данилыч, болезный ведь — скрючился весь, и на сторону повело, — Алексей усмехнулся, на нем был стрелецкий кафтан зеленого цвета, расшитый золотой нитью с верчеными шнурами поперек груди. Широкий ремень с золотыми вставками стягивал в поясе, на голове суконный шлем с шишаком, тоже с вышивкой.

— Здрав будь… государь…

Назвать Алексея «царевичем» было рискованно, именовать царем не по нутру, но нужное слово нашлось сразу. Даже низко поклонился, но только охнул от нахлынувшей боли.

— Ты мне не кланяйся так, перетерплю — понимаю, что поленом отлупил тебя «мин херц» знатно. Это ведь тебе от меня подарок — золотишко то мое выкупом заплачено. Обнаглел ты — уже с меня решил деньги вымогать! А ведь не впрок дукаты те пошли, не впрок — все беды от денег неправедных, — царевич ухмыльнулся и неожиданно спросил звенящим от едва сдерживаемого гнева голосом:

— Крест на тебе есть, Данилыч, али ты его как твой покровитель венценосный, только для показа носите?! За что жителей Твери погубили множество в лютости своей звериной?!

От заданного вопроса Меншикову стало неуютно, и он в который раз проклял неуемное бешенство Петра, и ту лютость, с которой тот себя порой вел. Лучше промолчать, но вопрос был задан, и отвечать на него надо. А потому он осторожно произнес:

— Я как мог его сдерживал, но ты сам знаешь, царе… государь, что когда царь в ярости, невозможно ему прекословить.

— Знаю, много бед оттого идет, и это одна из причин, почему Петру Алексеевичу на троне не быть более. А вот что с ним делать далее, я еще не решил, хотя все мои советники склоняют меня к самому простому варианту. Есть человек, есть от него проблемы, а нет человека, то нет проблемы. Как видишь, все предельно четко и понятно!

От спокойно сказанных слов у Меншикова на спине потек холодный пот, он прекрасно понял, что эти слова сказаны и для него. Алексей же сделал жест рукою, и мишари молча вышли из комнаты, закрыв за собой дверь. Александр Данилович сильно удивился, и машинально прикинул, как он преодолеет расстояние до табурета и свернет шею тщедушного царевича. Но тут он посмотрел в глаза «Алешки», содрогнулся от накатившего ужаса, моментально отказавшись от замысла.