Царская доля

В 1700 году во время злосчастной битвы под Нарвой попал в шведский плен, откуда ухитрился сбежать через одиннадцать лет, захватив с другими пленниками шхуну. Был опять обласкан царем, который назначил его сенатором и генерал-кригскомиссаром. Провел ряд расследований по хищению, не побоялся довести до конца дело против всесильного Меншикова и генерал-адмирала Апраксина. Однако Петр простил высокопоставленных им самим казнокрадов, а те обиделись на старика, который отличался редкостной честностью и неподкупностью.

По всему Петербургу разошлась сказанная им однажды фраза — «Царю правда лучший слуга. Служить — так не картавить; картавить — так не служить», И этому девизу он следовал всегда, высказывая царю то, что видел неправильным. Петр Алексеевич несколько раз в гневе от сказанных ему нелицеприятных слов, порывался собственноручно убить князя, и один раз схватился за кортик. Старик схватил его за руку и произнес — «Постой, государь! Честь твоя дороже мне моей жизни. Если тебе моя голова нужна, то не действуй руками, а вели палачу отсечь мне голову на площади; тогда еще подумают, что я казнен за какое-нибудь важное преступление; судить же меня с тобою будет только один Бог».

На такие слова требовалось немалое мужество, ибо в ярости царь мог собственноручно убить того, кто вызвал у него раздражение. Или предать казни, или найти другой способ. Так восемь лет тому назад Петр заметил, что родной брат Якова не пьет на пиру, приказал тому выпить большой кубок водки, куда входило больше двух штофов, две дюжины чарок водки. Лука Федорович, под страхом лишения живота, выпил смертный кубок до дна, и умер, что вызвало только смех пьяного царя. Да и потом самодержца этот случай только веселил. Умерших на царских пирах считали десятками. Кто из жертв не хотел пить, тому вливали пойло насильно.

— Меншиков в плен попал к царевичу, участь была бы страшна, но государь Алексей Петрович обиды не вспомнил, как от него не раз перетерпел, и насмешки, коими его осыпали злорадно. Князь Василий Владимирович, мне письмо прислал, рассказал о том, как царь Петр немилосердно замучил брата его Михаила. И сотни жителей Твери умертвили по его приказу, не жалея монахов, старцев и убогих. Не оговор это — сам Меншиков о том поведал, как и рассказал о том, что старался царя смягчить.

Глаза Долгорукова зажглись огнем, старик сжал тонкими пальцами рукоять трости. Голос наполнился гневом:

— Мы, князья Долгоруковы служили ему честно, а он над нами не только глумы чинил, убивать бессудно принялся! Петр Алексеевич предлагает нам выбор свой сделать, от справедливости отказавшись, от церкви отлученный и анафеме преданный. Теперь я сам вижу, что за дела его грешные. Не умаляя подвигов и трудов его во славу державы Российской, мыслю, что нарушил он законы людские и божеские, и о том ему в лицо прямо скажу и смерти не убоюсь!

— Зачем напрасно свою главу на плаху класть, княже?!

Яков Вилимович Брюс вытер платком с лица выступивший пот — шотландцу нездоровилось. Тем не менее, последние дни он лихорадочно мотался по строящемуся городу, успевая сделать многое. Вести из Москвы, привезенные тайными гонцами, взбудоражили новую столицу. Все жители ясно осознали, что подвоза продовольствия больше не будет. Несмотря на выставленные караулы, каждый день по многим дорогам уходили людишки, выезжали дворянские возки и купеческие повозки. По дворам ходило страшное предсмертное пророчество, сделанное сестрой царя Петра Марьей Алексеевной, которую тот по своей обычной жестокости насильно постриг в монахини — «Петербурху быть пусту».

— А тебе тоже зачем умирать, Яков! Ведь царь быстро дознается, почто ты даже к осаде Шлиссельбурга не приступал! Так постреляли вы со свояком моим в друг дружку холостыми зарядами, на том штурм и закончился.

С Василием Петровичем Шереметевым Яков Федорович породнились, взяв в жены сестер князя Черкасского. Старик посчитал несправедливой, наложенную царем на свояка опалу, о чем не преминул сказать Петру Алексеевичу, за что был чуть не избит им собственноручно. Правда, через три месяца одумался, но Шереметевы на него затаили злость, которая сейчас и прорвалась наружу.

— В городе манифесты царя Алексея расходятся — многие считают его избрание Земским Собором справедливым. Спасением от зверств отцовских. А страдники в любой момент могут бунт начать, как солдаты и матросы — им ведь срок службы обещан семилетний. Ненадежны стали полки и команды, да многие дворяне задумались, тем паче сейчас, когда известно стало, что под Москвой случилось в одночасье.

— Знаю, все ведаю, — хрипло произнес старик. — Как царь Петр Алексеевич в город завтра приедет, прямо о том ему скажу. Пусть с сыном своим разговаривает — нечего свои беды на народ перекладывать. Али уезжает туда, куда похочет — и Смута тогда прекратиться. Все скажу — пожил достаточно, а умереть за правду теперь не страшно!