Царская любовь

Пока женщина писала распоряжения боярам по хозяйству и тому, где ее при нужде искать, слуги под присмотром Синявы переложили часть вещей и тюков, навязав на возок груза куда больше обычного, переставили в него оба бочонка с вином. Через два часа все было готово – княгиня вручила десятнику холопов письмо, раздала последние приказы, вошла в свой походный возок, и княжеский обоз тронулся в путь, за воротами обители разделившись на разные дороги.

Служанка оказалась права. Всячески поспешая, останавливаясь только для ночлега и подкармливая лошадей для выносливости ячменем и пшеницей, возок докатился до Касимова всего за две недели с небольшим. Перед воротами города Синява вышла и отправилась вперед, вернувшись часа через полтора с чернявым улыбчивым нукером – преданным слугой касимовского царя.

– Яштиряк, – узнала вошедшего в повозку паренька княгиня. – Я желаю увидеться с твоим господином. Но так, чтобы об этом никто не узнал.

11 мая 1573 года Город Касимов, ханский дворец

Курительная была выстлана коврами, густо засыпана подушками, обита кошмой. Через распахнутое окно сюда доносилось пение птиц, порывами задувал свежий ветерок. Саин-Булат возлежал возле подоконника, завернувшись в крытый атласом халат, в бирюзовой чалме с изумрудом на лбу и посасывал мундштук, вырезанный из слоновой кости. Мерно булькал кальян, струился к потолку сладковатый сизый дымок.

Напротив, с другим мундштуком в руках, сидел худощавый престарелый Игезбай, с покрытым морщинами лицом, тоже в халате и в чалме – но из обычного серого полотна.

Игезбай, верный соратник Бек-Булата, состоял при касимовском царе калги-султаном, однако в походы по старости не ходил. Ветхий слуга приглядывал за порядком в городе, когда Саин-Булат отъезжал по делам, следил за арсеналом и погребами и вел с господином умные беседы, если тому становилось скучно и одиноко.

– …жизнь есть высшее чудо, дарованное нам Аллахом, мой мальчик, – сонно бубнил старик, продолжая уже давно потерянную мысль, – и потому не может считаться мусульманином воин, ищущий в бою смерти! Самоубийство есть грех ужасающий и непростительный, нарушающий каноны веры. Если ты смертник, то это все, это измена богу, это есть отречение от веры, от Аллаха, это ад и язычество. Смертник не может быть мусульманином. Смерть во имя джихада благородна, но мусульманин не должен искать смерти. Он должен искать победы! Смерть не способна искупить позора, мой мальчик. Позор можно искупить токмо победой. А искать смерти в походе нельзя. Это противно истинной вере…

Саин-Булат, опустив веки, согласно кивал сей проповеди, но не отвечал. Может статься – даже и не слышал всего того, о чем сказывал многоопытный Игезбай.

Отворилась дверь, в курительную заглянул одетый в синюю атласную рубаху и красные свободные шаровары молодой слуга, почтительно поклонился:

– Прости за беспокойство, великий хан, к тебе гостья.

– Не хочу никого видеть, Ильгам! – отмахнулся касимовский царь.

– Меня послал Яштиряк, великий хан. Он сказал, ты будешь рад.

– Яштиряк? – Саин-Булат заколебался. Верный и преданный слуга не стал бы тревожить господина просто так. Мальчишка, подобранный много лет назад на здешних улицах и возмужавший рядом с ним в походах, еще никогда своего господина не подводил. Правитель города отложил мундштук и поднялся: – Будь по-вашему. Веди.

Вслед за Ильгамом Саин-Булат прошел сквозь череду светелок, спустился вниз, повернул к дровяному крыльцу, вышел на внутренний дворик, засыпанный щепой от колотых дров. Но сейчас здесь никто не работал, и во всем дворе стояла одна только женщина в собольем плаще и повязанном поверх бобровой шапки пуховом платке. Гостья оглянулась на шум шагов, сверкнули голубые глаза – и татарский хан замер, словно пронзенный каленой османской стрелой.

– Ты на ногах? – выдохнула она.

– Это ты или видение? – медленно приблизился к женщине Саин-Булат.

– Прошла молва, разбили тебя возле замка Лоде, любый… – облизнула пересохшие губы княгиня. – Говорят, старосты обозные вернулись, тебя же, ранненого тяжко, татары в Касимов увезли.

– Цел я, ненаглядная моя, – покачал головой Саин-Булат. – От позора лютого сюда убежал.

– Цел? – слабо улыбнулась Анастасия Черкасская, провела ладонью по щеке воина. – Ну и слава богу. А то я от известия сего сама чуть не умерла…

Женщина прильнула к нему в коротком жарком поцелуе, тут же отодвинулась:

– Прощай! – И торопливо убежала, выскочив на улицу через калитку дровяных ворот.

Касимовский царь остался стоять в одиночестве, растерянно оглядывая опустевший двор. Ему хотелось смеяться и плакать, хотелось бежать и плясать, но еще сильнее – просто устоять на совершенно непослушных, слабых ногах.

– Ильгам! – крикнул он.

– Да, великий хан?! – выскочил во двор слуга.

– Хватит с меня кальяна, Ильгам. Проводи меня в опочивальню. Мне нужно поспать.