Царская немилость

Нда. Впечатление Матрёна производила. Вот Бабу Ягу рисуют с бородавкой на носу. Здесь костистый крючковатый нос был чист. Но бородавки были. Три. И все три волосатый. Две на подбородке с обеих сторон. Большие, тёмно-коричневый и с пробивающимися седыми волосками. На правой так волосок серебряный спиралькой закручен. Жуть. А третья бородавка была на лбу. Смотрелось бабка жутко. Ведьма – это мягко сказано. Увидишь ночью, обос… Ну, в общем по-большому захочется, прямо в штаны. Если родимые пятна говорят о приближении рака, то у Матрёны этой уже пятая стадия была.

– Прокляну! – ткнула пальцем бабка в Николай Николаевича и собачник тут же сдулся.

– Ваше Сиятельство, я тут вспомнил… Завра с утра я к вам с визитом. Дела-с. Сами понимаете, да и праздник.

– Во сколько ждать? – старался не заржать Брехт.

– Как рассветёт, так с сынком и нагрянем. А потом до Дубровиц вас провожу.

– Жду. Прохор, поехали.

Событие двадцать шестое

Вчера заключил выгодную сделку: в обмен на кошелёк и мобильник, получил жизнь и два раза по морде.

Цитата из телешоу «КВН»

Брехт вполне себе представлял, что русская борзая стоит приличных денег. Более того, вот именно в этом месте память графа Витгенштейна сохранилась идеально. Та самая сука, скорее всего, стоила, как несколько семей крестьян. Семью можно было купить рублей за триста, а вот за бабушку этой борзой его отец отдал три тысячи рублей серебром, то есть около четырёх тысяч на ассигнации.

Вспомнив про ассигнации, Брехт бросил думать про суку и задумался об Александре I. Вернее, обо всей этой семейке сразу. Эти товарищи ввели бумажные деньги или ассигнации и им никто не сказал, что печатать их сколько угодно нельзя. К чему это приведёт? Будут печатать не покладая рук. Поэтому курс ассигнационного рубля, несмотря на то, что его поддерживали медные деньги, постоянно падал. В 1788 году бумажный рубль стоил около 90 копеек серебром, в 1795 году, накануне смерти Екатерины II, – 70 копеек, в 1800 году – уже 66 ¼ копеек. Сейчас в 1801 всего шестьдесят.

И, наконец, в 1817 году, как печальный итог политики государства, дорвавшегося до печатного станка, один ассигнационный рубль будет стоить только 25 копеек серебром. Война, конечно, вмешается и Наполеон – «сучий потрох» фальшивок напечатает. Но сам Александр их напечатает в тысячи раз больше, чем Наполеон. Предупредить «Жандарма Европы»? Или нет?

А зачем? Не проще ли воспользоваться этим и прикупить себе серебра, если деньги лишние будут. Всю эту математику Брехт знал точно. Занимался нумизматикой и бонистикой он серьёзно, не только монетки в планшеты складывал, но и литературу почитывал.

Ну и теперь про борзых щенков.

Николай Николаевич так загорелся купить у глупого немецкого Петрушки ту самую понравившуюся ему борзую суку, что прилетел в Студенцы ещё затемно, только звёзды с неба пропадать начали, а петухи ещё раздумывали, а орать ли им уже пора или можно ещё кого потоптать в сонном курином царстве.

– Пришли не званы, уйдём не драны, – Пётр Христианович был разбужен просто неистовым лаем собак. Бесновались и суки и кобели и прочие разные. Так собаки лают только на чужих чужаков. Даже и сомневаться не приходилось, кто же это пожаловал. Неймётся собачнику, ну, это товарищ майор ещё расценок не знает. Пётр вчера взял перо, бумагу типа обёрточной и пошёл вечером на псарню, каталог составлять. Переписал со слов Тихона все позывные собачьи и с его же слов цены предполагаемые.

Например:

Лорд – знатная псина. В рублях? Много в рублях. Да, даже больше.

Карий – плут, каких поискать, но борзый, как борзая борзый. И этого в рублях? Поменьше, а то и более. Как есть – борзый.

Вика. Ну, Вика она и есть Вика. А мать ейная Вельвета, вот та да. А Вика, ну Вика не Вельвета. В рублях? Так, поди, много в рублях, да вот как Лорд, не меньше.

Но за одну псину цена была известна. Приезжал тот же самый Николай Николаевич летом этим и просил продать Ганну за пятьсот рублёв.

Сейчас, вестимо, за Ганной и приехал.

– Собака – существо, которое облаивает вошедшего гостя, тогда как человек – гостя ушедшего. – Смотря на суетящегося рядом с псарней соседа, вспомнил чей-то афоризм Брехт и пошёл к дорогому гостю.

– Николай Николаевич, рад. Душевно рад вашему визиту. Ранняя вы птичка, как и я.

Обещал же с сынком быть, а вместо этого был с тем самым Карлом Генриховичем Бауэром – управляющим большим и разноплановым имением секунд-майора Елизаветинского. Немец выглядел неправильно. Как должен? Пухленький такой розовощёкий человечек с перепачканными чернилами пальцами и лысинкой некрасивой. Ну, как канцлер Шольц. Этот был другим – на Гиммлера Генриха, скорее, походил или даже на Кальтенбруннера. Высокий, сухой с пенсне на носу. И презрительной полуулыбкой. Учит тут хозяйствовать унтерменьшей. А спрашивается, чего дома не проявлял свою хозяйственность и прочие знания? А, там ещё умнее. Ещё хозяйственней.