Царская невеста

— Скорее уж… страстотерпцы.

— И чего они сотворили? — полюбопытствовал я.

— Так, — пожала она плечами. — Да тебе не все равно? Ты же, сколь я заметила, в церкву невеликий ходок, да и там у тебя скулы ажно сводит от зевоты.

И снова непонятно, упрек это или как. Вообще-то она права — в своем родном веке я в храмах был всего пару раз, да и то из любопытства. Тут конечно же почаще, но, опять-таки повторюсь, исключительно ради того, чтоб не выделяться среди всех прочих. Раз назвался православным — соответствуй. Вот и приходилось чуть ли не каждое воскресенье с обреченной тоской чинно шествовать в божий храм. По счастью, мое уныние и постное, неудобоваримое выражение лица воспринималось всеми прочими как проявление набожности, а потому недоумения и лишних вопросов не вызывало.

Успокаивал я себя тем, что не один такой. Взять, к примеру, руководство нашей страны. Судя по выражению лиц, что я как-то подметил, случайно увидев в теленовостях пасхальное богослужение, некоторым эти мероприятия тоже как зайцу стоп-сигнал. Не верят они ни в чудесное воскресение из мертвых, ни в прочие мифологические бредни. Но никуда не денешься — приходится соответствовать высокой должности, а потому стой и терпи, ожидая, когда закончится эта тягомотина.

Точно так же и у меня. Между прочим, терпел я получше многих прочих соседей, хотя уж они-то точно считали себя верующими. По крайней мере, мой рот всю обедню был на замке, а у них он зачастую вовсе не закрывался, а на попа с дьяконом они ноль внимания.

«Надо же, и скулы мои подметила», — подивился я и неожиданно для самого себя заинтересовался загадочной троицей:

— А все-таки чем они отличились, что их так возвеличили?

— Ратиться вышли с полчищами архангела Михаила, — ответила она и вновь бросила на меня быстрый испытующий взгляд.

Тоже мне царь Иоанн выискался. Тот постоянно глазом на меня косил, невесть чего искал, и эта принялась.

— Пострадавшие за свою веру значит, — кивнул я солидно, осведомившись: — Погибли, что ли? Или от ран померли?

— Одолели их да в темницу заковали, — пояснила она.

— Не понял, — удивился я. — А чего их архангел Михаил не спас? Куда глядел-то?

— Он-то и повелел их заковать, — буднично пояснила она.

— Погоди-погоди, — стало до меня доходить. — Так на чьей стороне эти страстотерпцы воевали?

— Вместях с Лучезарным, — последовал короткий ответ моей спутницы.

Опа! Вот это ты забрел, Костя! Лучезарный-то — это Люцифер. Он же, если память мне не изменяет, Азазель, Велиар, Вельзевул и так далее, то есть сатана.

— Хороши страстотерпцы… — протянул я растерянно, тем не менее продолжая послушно топать следом.

— Ну а как иначе их назвать, — пожала плечами Светозара. — Раз они за свои страсти претерпели, получается, страстотерпцы.

— Это по какому ж календарю? — осведомился я. — И в какой церкви их день почитают?

— В нашей, князь-батюшка, в нашей, — круто повернувшись ко мне, отчеканила ведьма. — Они за свободу бились, боле ни за что, вот и празднуют их день тоже на воле, посреди леса, чтоб никто из святош не мешался. Потому и позвала я тебя…

— На шабаш? — уточнил я.

— На праздник, — поправила она. — Шабаш совсем в иное время справляют. А ныне просто наш праздник.

— Ваш… праздник, — попытался возразить я.

— Наш! — уверенно мотнула она головой. — И не спорь со мной. Я ж не зря тебе про скулы напомнила, а ты и не перечил, потому как истина молвлена. А зевота — верная примета. Она в церкви токмо на наших нападает, а иных не трогает. Ты просто пока не знаешь еше, что наш, вот и все.

— Голым скакать — не май месяц, — поежился я. — И сатану под хвост целовать не по мне. Да и вообще, мне свет как-то милее, чем тьма…

— А ты поболе поповские побасенки слухай, — сердито отозвалась она. — Глупые навыдумывают невесть что, а прочие за ними повторяют. Сказала же, не шабаш ныне, потому и разоблачаться нет нужды. А что до хвоста, так ты на меня глянь, — потребовала она. — Похожа я на такую, чтоб под хвост целовать полезла? Да ты гляди, гляди, не боись!

Я поглядел, благо что лунный свет струился прямо на ее лицо, и увиденное не пришлось мне по душе. Скорее уж напротив. С каждой секундой оно не нравилось мне все больше и больше. Что розовый язык, которым она беспрестанно облизывала сочные кровавые губы, что помутневшие зрачки, с отблеском чего-то багрово-красного, вздымавшегося из самой глубины. В довершение ко всему этот полуоткрытый рот, в котором явственно вырисовывались два хищно заостренных белоснежных клычка. Нет, они и раньше были у нее видны, но как-то не столь нахально обращали на себя внимание. Или это мне тоже померещилось?

Понимаю — всему виной лунный свет. Призрачный и загадочный, мутный и в то же время резко вычерчивающий повсюду замысловатые таинственные фигуры-тени, он мог ввести в заблуждение кого угодно. Если для объяснений увиденного его одного мало — можно, немного подумав, добавить еще несколько столь же прозаических и насквозь материальных, то есть научно объяснимых причин.