Царская руна (СИ)

Акциния Наксоса вся армия знала по кличке Акси Добряк, хотя добрым его постеснялась бы назвать и собственная мать. Впрочем, мать свою он никогда не видел, и что она могла бы сказать о своем сыне, ему было совершенно неинтересно. Он не был ни добрым, ни злым, никто бы не смог с уверенностью сказать, что когда-нибудь слышал его громкий смех или видел вспышку его ярости. Он был бесстрастен, абсолютно бесстрастен и рационален. На его малоподвижном лице навсегда застыла маска скрытого раздражения человека, которому осточертел окружающий его мир. Если надо было быть жестким, отрезать кому-то ухо, чтобы вернуть долг, его люди отрезали, если калечить не было необходимости, то обходились простым мордобоем, но в любом случае перед экзекуцией, он, смотря прямо в глаза, монотонно и едва слышно долго внушал жертве о первородности добра и недопустимости зла, тайных происках алчности и стяжательства.

Акси шел впереди своего небольшого каравана, два больших фургона, с десяток вьючных лошадей, погонщики, слуги и пара его верных бойцов, Клешня и Мера. Вокруг догорали остатки деревни, сновали какие-то варвары, растаскивая все, что не разграбили до них. Наксос морщил нос от запаха гари, раздумывая о том, что армия, наконец-то остановилась и, судя по высоте стен осажденного города, надолго. Значит надо подыскивать место для заведения и желательно что-нибудь понадежнее, поскольку, как подсказывал опыт, полотнище шатра никогда не рассматривалось пьяной солдатней, как серьезное препятствие. Вино, шлюхи, гашиш - Акси имел лицензию имперской канцелярии на все виды разрешенных в армии развлечений, и, надо сказать, лицензия эта стоила ему немало. Приходилось платить чиновникам в столице, наместникам в провинции, военным из штаба стратилата, ну и, конечно же, форс-мажор, неизменно сопутствующий в его деле.

Они уже выходили из деревни, когда Клешня толкнул Наксоса, указывая на каким-то чудом уцелевшую конюшню. Стены из колотого гранита, пара стрельчатых окон на самом верху и даже почти полностью уцелевшая соломенная крыша. На фоне бушующего огня, черных пожарищ и стелющегося серого дыма этот огромный незатронутый войной сарай смотрелся как чудо, как мираж, наведенный чьей-то колдовской рукой.

- Надо брать, хозяин. - Простоватый Клешня нетерпеливо теребил пострадавшую от правосудия Царского города левую руку. Акциний и сам понимал, что этот сарай настоящий подарок. Лучше и быть не могло, но это-то и останавливало. Он медлил, не любил он сюрпризы и подарки, справедливо полагая, что за все рано или поздно придется платить, да и внутренний голос надрывался от крика: 'Не ходи! Не ходи! Не ходи!' А своей интуиции он привык доверять как никому, потому-то и был жив до сих пор. Пауза затягивалась, но все терпеливо замерли в ожидании, и только лошади, позвякивая сбруей, вытягивали шеи, пытаясь дотянуться до придорожной травы.

- Ладно, берем. - Наксос шагнул вперед, и весь караван, уставший от бесконечных переходов, вздохнув с облегчением, последовал за ним. Они уже подходили к зданию, когда из-за развалин сгоревшего дома выскочил полуголый варвар с безумно-счастливым выражением на перепачканном сажей лице. В руке он держал пылающий факел, и его желание зашвырнуть его вовнутрь сарая ни у кого не вызывало сомнений. Акциний остановил рванувшегося было Клешню:

- Убери нож. Это же гавелины, тронешь одного, их тут же примчится с полсотни, чтобы выпустить тебе кишки. Да и нам заодно. - И уже обращаясь к пробегающему мимо них дикарю:

- Эй, милейший. Не продашь ли ты мне свой факел? - Акси не знал ни одного языка, кроме общепринятого в империи туринского, но его язык жестов понимали буквально все. Вот и сейчас гавелин остановился, уставившись безумным взглядом на серебряный динар, блеснувший в руке Наксоса. Потом они еще некоторое время размахивали руками, обмениваясь мнениями и разговаривая при этом каждый на своем языке. Наконец варвар сунул факел в руки Акциния, схватил динар и, развернувшись, отправился туда, откуда он только что прибежал.

- Если подумать, что к этой горящей палке прилагается еще вполне пригодный сарай, то получается не так уж и дорого. - После этой глубокомысленной фразы, которую Акси, задумавшись, произнес вслух, весь караван взорвался. Гоготали погонщики и слуги, Клешня и Мера давились от хохота. Шлюхи в фургоне вытирали заплаканные от смеха глаза, смеялись все, естественно кроме Акциния, тот продолжал невозмутимо рассматривать свою покупку.