Царская Русь

Отношения крымские и ногайские вели за собой сношения с турецким султаном, с которым при Федоре Ивановиче были, впрочем, неважные пересылки. Между прочим, турки жаловались в Москву на донских казаков, которые приходили под Азов, нападали на турецкие корабли и каторги. Требовали также, чтобы русские покинули крепость на Тереке, основанную Иваном Грозным для защиты своего тестя, кабардинского князя Темгрюка. Но эту на время оставленную крепость москвитяне восстановили вновь, когда прославленный катехинский княаь Александр, угрожаемый с одной стороны турками, с другой персами, бил челом московскому государю, чтобы он принял его в подданство со всем народом. В Москве согласились на сию просьбу и отправили в Грузию священников, монахов, иконописцев, чтобы обновить там храмы, христианское учение и богослужение. По просьбе Александра из Терской крепости даже послан был князь Хворостинин с войском на Тарковского владетеля или шамхала, обижавшего грузин. Хворостинин взял и разорил Тарки; но, не получив помощи от коварного Александра, ушел назад и дорогой потерял несколько тысяч в битвах с горскими племенами. После того сношения с этими отдаленными краями на некоторое время прекратились. Тем не менее царский титул Феодора увеличился прибавкой «государя земли Иверской, Грузинских царей и Кабардинской земли, Черкаских и Горских князей». Персидский шах Аббас Великий, желая привлечь Федора Ивановича к союзу против турок, отказывался в его пользу от своих притязаний на Кахетию. Но переговоры с ним о союзе были бесплодны^{58}.

Итак, направление внешней политики при Федоре Ивановиче было по преимуществу мирное. Воротив России издавна принадлежащее ей прибрежье Финского залива, Борис Годунов ограничивался на западе и юге сохранением существовавших пределов и не давал вовлечь себя в какие-либо рискованные предприятия. Политика сия вполне соответствовала потребностям того времени, ибо истощенная войнами и тиранством Грозного Россия нуждалась в продолжительном отдыхе.

Из внутренних мер сего царствования самое видное место принадлежит учреждению патриаршества.

Хотя с половины XV века, т. е. после завоевания Византии турками, Русская церковь в действительности была самостоятельной, митрополиты ее выбирались из среды русского духовенства и не ездили на утверждение к цареградскому патриарху, однако в Москве тяготились и самой номинальной зависимостью своей церкви от патриарха, ставшего рабом турецкого султана. Старый Рим отпал от православия; Новый Рим (Царьград) страдал под игом неверных. Москва считала себя Третьим Римом, в чистоте сохранявшим древнее православие, и естественно желала, чтобы ее архипастырю было присвоено звание, равное старейшим греческим иерархам. Желание это высказывалось решительно при первом же удобном случае.

Со времени падения Византии греческие духовные лица часто приезжали в Россию для сбора милостыни; в числе их были архиепископы и митрополиты; но еще не было ни одного патриарха. И вот в 1586 году прибыл в Москву один из восточных патриархов, именно Иоаким Антиохийский, и был встречен с большим почетом. Царь принял его торжественно в Золотой палате; получил от него благословение и частицы некоторых мощей. После царского приема гостя проводили в Успенский собор к митрополиту Дионисию. Сей последний, стоявший в полном облачении посреди собора, сделал несколько шагов навстречу патриарху, и первый благословил его, а потом принял от него благословение. Иоаким слегка заметил, что пригоже было митрополиту сначала благословиться у патриарха. Но, конечно, Дионисий так поступил не одной собственной волей, а по согласию с государем и его думой, в чем ясно сказывалась задняя мысль московского правительства о высоком значении Русской иерархии. Вслед затем — по словам одного русского сказания — государь, «помысля» с своей благоверной царицей Ириной и поговоря с боярами, отправил шурина своего Бориса Годунова к Иоакиму просить его, чтобы он посоветовался со вселенским (цареградским) и другими патриархами о том, как бы устроить в Московском государстве российского патриарха. Иоаким обещал. Он уехал из Москвы щедро одаренный и в сопровождении подьячего (Огаркова), который повез грамоты и богатые подарки другим патриархам. Хотя эти патриархи и узнали о желании московского правительства, однако не спешили его исполнением, и дело могло затянуться на долгое время, если бы случайно, через два года, в Москву не прибыл лично сам цареградский патриарх Иеремия, который был несколько раз свергаем и возводим на свою кафедру по капризу султана. Так как его патриаршая церковь (Богородицы Всеблаженной) была обращена в мечеть, то он намеревался строить новую и для собрания средств приехал через Литву в Московское государство.