Царские сокровища, или Любовь безумная

— Важная птица — генерал Фердинанд Зауэрбрух. Тоже прикатил к нам попить водички и поправить здоровье. Вы не знакомы с ним?

— Нет, не доводилось! Но по слухам — глубоко порядочный человек…

Подали служебную коляску, запряженную парой невысоких, но быстрых лошадок. Место кучера занял Марек. Его коллега и собутыльник Гавличек направился к любвеобильной Евгении Эльберт, как отправлялся римский раб в клетку к вечно голодной тигрице. Муж Евгении, Бифштекс, вместе с Соколовым покатил в древний замок Локет, что в пятнадцати километрах от Карлсбада.

Мрачное великолепие замка Локет

Дорогой читатель! Я должен сделать маленькое отступление.

Готовясь писать эту книгу, я посетил места, о которых здесь идет речь. И нисколько об этом не жалею. Чешский Карлсбад, который теперь называется Карловы Вары и который в свое время очаровал многих замечательных людей, включая нашего героя — Аполлинария Соколова, околдовал и меня. Поднимался узкой крутой тропинкой к Смотровой площадке Карла IV, откуда любовался потрясающим видом на город и убегающую в безбрежную даль сказочно прекрасную природу. Склонил голову над тем скорбным местом, где некогда была захоронена несчастная жертва чужой алчности — Хелен. И конечно, посетил великолепный в своей потрясающей мрачности замок Локет, царящий над удивительно красивой местностью. Глядя из бойницы замка, появляется ощущение полета, единения с воздушным океаном. Великий Гете не случайно писал о Локете: «Прекрасное расположение его неописуемо, восхищаться им можно как живописному произведению Создателя».

* * *

Соколов на прелести замка, в отличие от автора этой книги, почти не обратил внимания. Дело в том, что сейчас его мысли были заняты куда более важным делом: речь шла о несметных царских сокровищах, ради которых было потрачено столько усилий, преодолено столько опасностей и препятствий!

И теперь успех великого дела зависел от нескольких слов избитого и переломанного соотечественника: захочет ли и может ли назвать место, куда спрятал серебряный ларец?

Соколов не знал, что перед самым его приходом несчастного русского перенесли в знаменитую камеру под номером 50. В стене имелось отверстие в соседнее помещение, и это отверстие со стороны камеры было завешено листом бумаги, на котором почему-то готическим шрифтом по-немецки были напечатаны правила поведения заключенного. Такие прослушки в старое время, до изобретения «жучков», были во всех тюрьмах.

Соколов шагнул в камеру. Надзиратель щелкнул за ним задвижку — закрыл дверь. Хромой лежал на перине, положенной на деревянную кровать и застеленной чистым бельем. Еще нынешней ночью на этой перине дрыхли начальник тюрьмы Сметана и его супруга. Рядом на тумбочке красовалась открытая бутылка красного вина и рядом — градусник и кружка.

Сверху, из небольшого зарешеченного окна, солнце лило золотой сноп света. Оно освещало бескровное заострившееся, словно перед гробовым исходом, лицо Хромого, и страшной дырой глядела на вошедшего правая пустая глазница.

Соколов бросил взгляд на прослушку и усмехнулся: «Ну, сейчас я вгоню Бифштекса в дрожь!»

Гений сыска, направляя звуки на отверстие, закричал на немецком языке:

— Мой славный коллега! Что с тобой сделали эти изверги? Я о твоей судьбе через верного человека обязательно извещу Берлин, виновные будут расстреляны. Сам император Вильгельм заинтересован в твоей миссии и перед моим отбытием сюда просил передать тебе свой монарший привет.

Хромой хотел что-то ответить, но в горле у него заклокотало, как у подстреленной птицы, изо рта вышел кровавый пузырь, и звуки получились неразборчивые.

Соколов заботливо сказал:

— Майор Мюллер, выпейте красного вина. Это поднимет ваши силы, они еще нужны кайзеру.

Соколов налил полстакана и, поддерживая больного за голову, стал поить его. Тот с трудом, но сделал несколько глотков. Соколов одобрительно улыбнулся:

— Молодец, майор Мюллер, мы с вами еще отпразднуем нашу победу. Особенно если вы подскажете мне, где найти картотеку? — Гений сыска склонился к уху Хромого, прошептал: — Я от Васильчиковой.

Хромой отрицательно покачал головой, показывая, что он не верит и никакую Васильчикову не знает.

Тогда Соколов еще плотнее прильнул к уху, страстно зашептал:

— Я граф Аполлинарий Соколов, как и ты, друг Васильчиковой. У нее правее лобка темное пятнышко. Правильно?

На лице у Хромого появилось подобие улыбки. Он чуть слышно по-русски выдавил:

— Так…

Соколов перешел к заключительной фазе общения:

— Я прибыл тебе в помощь. Куда спрятал ларец? Скажи, где ларец, и я тебя спасу.

Хромой, закрыв единственный глаз, долго молчал, потом его сухие губы зашевелились, и Соколов приник к ним. Хромой явственно прошептал:

— Под плитой канализации… у ограды…

И, оправдывая мысль, что человек умирает не от болезни или от старости, а оттого, что выполнил на земле свой долг, он страшно и громко захрипел, затем в смертной истоме потянулся, грудь его высоко поднялась и на полувздохе замерла — навсегда.