Царские сокровища, или Любовь безумная

— Хорошего мало, больше плохого. Угнетает то, как «революционные массы» свински поступают с государем! С какой целью его отправили в Тобольск? Для того чтобы унизить, еще раз оскорбить, приравнять к каторжникам. Кстати, с государем поехала большая группа близких ему людей. Это доктор Боткин, князь Долгоруков, графиня Гендрикова, доктор Деревенко, граф Татищев — более тридцати человек. Государь выражал желание, чтобы и я был среди них — как стоматолог, но мне разрешение, к счастью, не дали.

— Почему «к счастью»?

Рошковский искренне сказал:

— Не приспособлен я для жизни в тюремной обстановке. Я в этой сибирской глухомани просто завял бы — не только душой, но и телом. Я люблю комфорт, красивых женщин, дорогие рестораны, а там — безграмотные конвоиры и толпы любопытных морд из местных. Кстати, у меня появился новый пациент. Ни за что не угадаешь кто — сам Керенский. Завтра приходит на повторный прием. Ну хватит обо мне. Расскажи, граф, о своих мытарствах…

— Это были не мытарства, а приключения, порой опасные, но всегда увлекательные. Куда спрятать этот мешок, чтобы матросы-анархисты, которые любят шмонать чужие дома, не нашли бы это добро?

— Нет ничего проще! — Рошковский подошел к книжному шкафу, вынул толстую книгу, нажал какую-то кнопочку, и шкаф, подобно двери на петле, повернулся. В простенке было большое пустое пространство, заполненное широкими полками. На них стояли столовое серебро, несколько старинных картин, еще что-то. — Давай мешок…

— Он тяжелый, позволь я сам его положу… Ох, наконец-то сегодня можно будет уснуть с легким сердцем и не дрожать, что какие-нибудь добрые люди мешок утащат.

— Пошли обедать в «Вену». Твой однофамилец Соколов кормит как в мирное время — вкусно, хотя и дорого. Но деньги у нас есть.

* * *

В «Вене» было как в прежние времена — уютно, покойно, сытно. Соколов съел любимое блюдо — рыбную солянку — и сказал:

— Я ломаю голову: под каким предлогом попасть в Тобольск?

Рошковский возразил:

— Но даже попав туда, добиться свидания с Николаем Александровичем будет очень трудно. Его охраняют свирепые латыши и прочие сознательные бойцы революции.

— Но можно пойти обычным российским путем — сунуть взятку.

— Путь верный, но только не в нашем случае: комендантом назначили некоего Панкратова. Мне Керенский рассказывал, что этот Панкратов — убежденный революционер, эсер, лет тринадцать просидевший в тюрьме. Он человек, видимо, не злой, но очень ограниченный. Такой горы бриллиантов не возьмет и будет цепным псом охранять доверенное ему сокровище — государя.

Вдруг Соколов расцвел: ему пришла в голову счастливая мысль. Веселым голосом он сказал:

— Вот что, дружок! Обратись с просьбой к своему новому пациенту — Керенскому, он тебе поможет получить разрешение на поездку к государю.

Рошковский выдавил из лимона сок на жирную устрицу, заглотнул ее, промыл горло крошечной рюмкой коньяку, блаженно зажмурил глаза. В этой позе он оставался больше минуты и наконец соизволил ответить:

— Нет, мой друг, ничего не выйдет. Во-первых, Керенский не захочет лишаться такого доктора, как я…

— Так ты скажи, что проведешь осмотр государя и его семьи, сделаешь необходимый ремонт и тут же вернешься обратно. Пусть он тебе командировку выпишет всего на две недели.

Рошковский заскучал. Он понимал, что Соколов, как могучий борец на арене, дожмет его, уложит на лопатки, но вся его сибаритская натура не желала влезать в эту опасную авантюру. Он сердито помотал головой:

— Да не хочу я туда ехать…

— А ты, гений зубной полости, в Тобольск и не поедешь. Поеду по твоим документам я. Тем более что мы с тобой внешне малость похожи…

Рошковский горько усмехнулся:

— Особенно моя лысина на твои вихры похожа.

— Ростом ты удался, дамы тают от одного твоего прикосновения, это я сам видел. Завидно аж.

Рошковский, протестуя, что-то залепетал, но Соколов уже не слушал. Он поманил к себе метрдотеля:

— Братец, принеси чернильный прибор и бумагу.

…Вскоре, отпивая глотками сотерн, Соколов диктовал, а Рошковский, склонив голову набок и от усердия высунув изо рта кончик языка, царапал:

«Многоуважаемый Александр Федорович! Повторно обращаюсь к министрам Временного правительства с просьбой разрешить мне съездить на две недели в Тобольск. Вам известно, что я являюсь основным лечащим стоматологом бывшего государя и его семейных. Случилось так, что я не имел возможности сделать профилактический осмотр зубной полости бывшему государю, а также осмотреть и провести необходимое лечение членам его семьи, ибо меня не сочли нужным предупредить об отправке названных персон в Тобольск.

Александр Федорович! Мой врачебный долг — наблюдать пациентов, которых я обслуживаю, тем более что в Тобольске вряд ли возможно квалифицированное лечение. Надеюсь на положительное решение этого вопроса, с глубоким уважением, Виктор Рошковский».

Соколов прочитал, исправил две грамматические ошибки и удовлетворенно сказал: