–Ты?! Ты тэперь нэ русская! Ты – мусульманка! И ты – мой снайпер! Ты мой салдат! И ты далжна выпалнять маи приказы! Ты!..
Голос еще что-то кричит. Золотая пуля серьги все летит в меня, не долетит, сердце мне все не прострелит.
Но не слышу уже ничего.
По моему грязному склепу важно, довольно ходит кошка. Расхаживает, как хозяйка; спинку изгибает.
Кошка с удовольствием, глухо, утробно урча, сожрала остатки баранины: в углу, рядом с ведром – косточки. Собака бы все кости подъела, сгрызла; у кошки зубы слабые. Кошка подходит ко мне. Ласкается. Ее ребра раздулись от еды. Я глажу ее, живую, слабой худой рукой по шелковой шерсти.
–Кошка, кошка… Красивый, милый зверь… Зверь ты мой… Как хорошо с тобой… Маленький мой, видишь, какая красивая кошечка у нас!.. Беленькая, с рыжей спинкой…
Сижу на полу, вытянув ноги, и кошка прыгает мне на колени. Вцепляется когтями мне в грудь. Я целую ее в морду.
–Зверь мой, зверь…
Плачу над кошкой, обнимаю ее, как человека. Потом кошка, урча, засыпает у меня на коленях, и я стерегу ее сон.
Пока она спит, я тихо говорю с ней. Я же тут ни с кем не говорю, так хоть со зверем поговорить мне дайте.
–Зверь мой. Теперь у нас с тобой, мальчик мой, есть зверь. Да какой красивый! Зверь мой, а ты знаешь… у меня там… тоже были кошки. Мать моя и отец держали двух кошек – кошку и кота… Кот серый, полосатый… тигровый. А кошечка кокеточка… трехцветная, красотулечка… изящная, и хитруха, и грациозная, королевна, и лапку поднимала – так еду просила, как собачка… попрошайка… Мать называла ее грубо – Шурка; а бабушка Апа ласково – Шурочка. Отец никак не называл, просто подзывал: кис, кис… А кот… умный! Как – человек… Красавец… спокойный, добрый такой… Шурочка дома сидела, а кот – ходил гулять. Все кошки в округе его были… И мы звали его… постой, постой, а как же мы звали-то его? Марсик! Марс… Бог войны… Все – крови хотят… Ну вы же, кошки, вы тоже хищники… Крови хотите, мяса… Но мы… хуже, звери. Вы жрете мясо, чтобы выжить. А мы? Мы в брата стреляем – зачем?! Мы же его мясом… никого не хотим накормить, правда?!
Я гладила мирно спящую кошку по загривку, по темной лоснящейся шелково спинке. Приближала к ней лицо и жадно нюхала ее шерсть. Кошка пахла съеденным бараньим мясом и еще – чем-то мягким, нежным, пушистым, домашним. Пирогами, блинами… птичьим пером из подушек…
–Ты вот… кошка… на Шурку похожа. А Марсик был полосатый… как матрац… А у меня – вот даже матраца нет… подстилку бросили… Я как собака, а ты кошка, и мы с тобой – два зверя… и пусть у нас с тобой будет общая жизнь… Если меня расстреляют – ты, зверь, не плачь, ладно?
Шерсть кошки от моих слез, капающих ей на спинку, становилась мокрой, и кошка пахла мокрой зимней шапкой.
Кошка прекрасно выспалась у меня на коленях. Я терпеливо ждала, когда она насытится сном. Ноги мои затекли. Когда кошка проснулась, потянулась всеми лапами и муркнула, я осторожно выпросталась из-под нее, хотела встать, но не смогла.
На коленях поползла к стене.
Стоя перед голой стеной на коленях, как перед иконой, я задрала голову и поглядела вверх.
На меня, с белой стены, смотрели мои нарисованные кровью знаки и рисунки.
Я больше не прокусывала себе руки, чтобы рисовать на стене. Кровь подсохла. Рисунки стали темно-коричневыми.
На меня со стены смотрели нарисованные мальчик, девочка, елка, домик, кошка и собака.
Стоя перед стеной на коленях, я задрала голову и поглядела вверх.
Под потолком тускло светился слепой глаз окна.
Еще одно утро.
ФРЕСКА ШЕСТАЯ. КОПЬЕ
(изображение летящего копья на Вратах)
В пустом квадрате двери стоял живой человек. За его спиной сшибались и гасли голоса.
–Эй, ты жива тут? За тобой пришли.
Я шагнула вперед. И человек сделал шаг вперед.
–Ренат…
–Молчи, – выдохнул он и припал сухими губами к моему рту.
Потом он взял меня за руку и сказал:
–Пойдем.
Я покорно, черная брюхатая овца, шла за ним.
Сильно кружилась голова. Я наступила пяткой на пустую оловянную миску, из которой меня кормили. Миска зазвенела, перевернулась, покатилась к стене. Я оглянулась и посмотрела на миску. Она светилась в полутьме темницы серебряной Луной.
–Зачем…
Ренат закрыл мне рот рукой.
Осторожно вел меня к выходу. К светящейся в стене белой дыре.
–Нас убьют.
–Никто никого не убьет. Тебя отпустили. – Он уговаривал меня как маленькую. – Не бойся ничего.
–Нас правда не убьют?
–Правда.
Я вцепилась Ренату в локоть. Локоть был живой и теплый.
Он подхватил меня под колени и под мышки.
Шел со мной на руках по коридору. Спускался по лестнице.