Царские забавы

— Ты уж не держи на меня худого, — извинялся Гаврила перед любимицей. — Не по силам мне с самим царем тягаться. Иван и не такие могучие рода с корнем выдирал. А Коробьины ему и вовсе сорняком покажутся. Так что помни, дщерь: не только свою судьбу держишь в руках, но и жизнь сестер, — уже строго наказал боярин.

Государь внимательно оглядел девицу, так покупатель осматривает яблоко, прежде чем отведать его на вкус. Девица была создана для любви. Невысокая, русоволосая, с аккуратно очерченными грудями, с гибкой талией, она казалась воплощением соблазна. Грехом, пришедшим из райского сада. Явилась дьявольской искрой, чтобы сокрушить государеву твердыню.

— Хороша, — согласился Иван Васильевич, — давненько таких девиц не пробовал. А только ты себя всю покажи, — властно пожелал царь.

Акулина раздумывала мгновение, а потом тяжелая тога упала к ее стопам, освободив от плена покатые бедра.

— Да! — восторженно выдохнул государь, понимая, что ни к чему теперь душистые масла и нежные прикосновения омывальщиц, если что и способно было оживить его, так это тепло Акулины. — Вот что, девицы-красавицы, — повернулся государь к боярышням, — у меня к Акулине разговор имеется, а вы идите к себе. Коли нужда наступит, призову вас.

Царь Иван не без удовольствия проследил за тем, как боярышни пересекли комнату и скрылись за маленькой дверцей, укрытой в самом углу. Государю совсем не хотелось верить, что уже через несколько лет большинство девиц лишится былой привлекательности. Они будут походить на сорванные цветы — кожа увянет и сделается морщинистой, а былая краса превратится в печальные разводы надвигающейся старости.

Перевел государь взгляд на Акулину и погрустнел.

Даже адское творение не может навсегда оставаться молодым и тотчас показывает увядающую плоть, стоит только обратиться к спасительной молитве.

— Сохрани и помилуй, — попытался защититься от наваждения государь.

Чем больше смотрел государь на девицу, тем сильнее росло его желание и тем уязвимее он становился для козней дьявола. Ивану Васильевичу хотелось закричать: «Поди прочь! Изыди, сатана! Не вводи меня во грех!» Но вместо этого государь произнес едва слышно:

— Подойди ко мне, краса-девица, дотронуться до тебя жажду!

Сделан неуверенный шажок, потом другой. Осторожно идет Акулина, как будто не по комнате ступает, а шествует навстречу пламени.

Вот сейчас столкнутся вода и пламя, и родится обжигающий пар. Иссушит он глубокий омут и покажет свое неприглядное дно, заросшее водорослями и затянутое илом.

Иван Васильевич ухватил боярышню за руки, прижался лицом к ее животу.

— Краса! Лада моя ненаглядная! — шептал Иван. — Никуда тебя не отпущу, всех девок из теремов повыгоняю, только тебя оставлю, с тобой хочу быть. Тебя я искал, нужна ты мне, девонька! Хочешь именьице? Может, злата желаешь?

— Батюшку моего не обижай, — осмелилась попросить Акулина.

— И только-то! — расхохотался государь. — Пускай себе поживает, а ежели хочешь, так город в кормление ему отдам.

— Ничего не надобно, только батюшку пожалей, — умоляла Акулина, чувствуя прикосновение государевых губ у самого пупка. Она суетливо ворошила пальцами поредевший государев чуб, не в силах справиться с острой радостью, и стонала через стиснутые зубы: — Родненький ты мой! Сокол!

Иван Васильевич признавался:

— Эх, поздно мы с тобой повстречались, душенька! Мне бы в воде живой искупаться да сбросить с плеч годков двадцать. На Анастасию ты похожа, супружницу мою первую. И ликом, и телом — вся в нее!

Утренний рассвет был багряным, луч солнца проник через щель ставен, упал на смятую простыню и оставил приметный красноватый мазок. Девица лежала не шелохнувшись и вспоминала царские ласки, которые прошедшей ночью представлялись ей куда более соблазнительными, чем в свете нарождающегося дня. Стыд кумачовыми пятнами застыл на щеках Акулины, и она боялась пошевелиться, чтобы не коснуться голого бедра государя.

Иван Васильевич повернулся на бок и проснулся сам.

— Кругла ты, Акулинушка.

— Так бог дал, — скромно отвечала девица.

— Ведаешь ли ты о том, что девки подле меня не задерживаются подолгу?

— Как же не ведать об этом, Иван Васильевич, ведь не в иноземном государстве живу.

— Наслышана небось о том, что супружницы мои мрут, едва венец примерят?

— И об этом я ведаю, государь, — печально выдохнула боярышня.

Она почувствовала, что царская длань легла ей на живот, но это прикосновение, вопреки ожиданию, было для нее приятным.

— Завистников у цариц всегда много, оттого и травят моих жен. И пойди дознайся потом до правды! Все невинными агнцами на меня смотреть будут, будто не государыню заморили, а кошку приблудную прибили.

Иван закрыл глаза, а когда разомкнул веки, то с ужасом увидел, как у порога стояла Мария Долгорукая. Она предстала предупреждением всевышнего — замерла у дверей и терпеливо стала дожидаться, когда супруг пригласит ее вовнутрь.

— Чур тебя! — отер холодный пот со лба государь. А когда видение сгинуло, прошептал боярышне Акулине: — Знамение мне было: ежели возьму тебя замуж, сгинешь во тьме, как другие мои супружницы.