Царский изгнанник

– Куда вы? – спросила Серафима Ивановна.

– Ведь вы приказали дать огня, сударыня, ваша воля для меня всегда и во всем священна, и я иду к камину, чтоб зажечь свечку.

– Погодите, не надо свечки. Слушайте, вы нынче ночуете здесь, в этой комнате… Слышите ли?

«Вот оно куда повернуло! – подумал Гаспар. – А я-то так боялся!.. И чего я, право, боялся…»

– Сударыня, я так сча…

– И завтра чуть свет, – прибавила Серафима Ивановна, – мы вместе едем в Амстердам. Ведь он в Амстердаме?

– Кажется, не совсем в Амстердаме…

– Все равно – мы его отыщем! Помните: дуэль насмерть!

– Еще бы не насмерть, – отвечал гасконец, – я иначе и не умею, и счастливейшая минута моей жизни будет та, когда я за вас умру!..

– Вы не умрете, Гаспар. Он умрет; вы храбры, а он трус; ведь такие низкие люди, как он, должны непременно быть трусами? Не правда ли? Да что ж вы не отвечаете?

– Конечно, несравненная Серафима… мадам Серафима, хотел я сказать. Конечно, я смело могу похвалиться… – «Смелее! – прибавил Гаспар про себя. – Она, черт возьми, право, прехорошенькая, глаза так и сверкают, всю ее так и коробит! Полненькая она немножко, ну да тем лучше… Завтра об Амстердаме и помину не будет, утро вечера мудренее. Да не худо бы подумать о задаточке: до ночи еще далеко, а она недаром приутихла о свечке. Не боится, видно, сумерек…»

– Что вы бормочете?

– Я все думаю об этом чудовище: ну как, имея возможность обладать таким сокровищем, таким кладом, таким неземным существом, такими сверхъестественными прелестями, и вдруг связаться с женщиной, которая вся не стоит ноготка этого ангела; да еще писать ей страстные письма и называть ее именами, которые по праву принадлежат одной божественной Серафиме…

– Вот они, эти отвратительные письма. Смотрите!..

Серафима Ивановна подбежала к камину, и, к немалой радости сочинителя их, пламя в одну минуту охватило пачку с нежными письмами.

– А ожерелье где? – спросила божественная Серафима.

– Ожерелье? Я не захватил его, то есть, коль хотите, я вынул его из секретного шкафа, но сюда не привез, боялся потерять его, да и думал, что после такой катастрофы…

– Вы вечно вздор думаете, поезжайте сейчас же и привезите его.

– Изволите ли видеть, сударыня, с таким богатым убором разъезжать по Парижу очень опасно… Не менее опасно держать его и на квартире… Поэтому я свез его к господину Исааку на сохранение. У него так и разбежались глаза, он с первого слова предложил мне за него пятнадцать тысяч ливров и долго уговаривал меня продать его; но я и не подумал согласиться, а взял у него, для верности… триста луидоров, которые и намереваюсь послать Даниелю, разумеется, не иначе как при самом дерзком письме… Завтра же велю напечатать это письмо в газете, и весь Париж, вся Франция, вся Европа узнают…

– Вот вздор-то! Вы хотите послать триста луидоров этому неблагодарному?! Да вы просто с ума сошли! Давайте их сюда! Мне кажется, что после всего, что я истратила для этого изменника, я вправе считать его ожерелье моей собственностью.

– Совершенная истина, сударыня; и триста луидоров по праву тоже принадлежат вам, поэтому-то я и отвез их к себе… Изволите ли видеть, сударыня, когда при мне мои собственные деньги – как бы много их ни было – я не боюсь ничего; но с вашими деньгами я должен быть осторожнее. Я бы предложил вам сейчас же съездить вместе со мной на мою квартиру и получить деньги, полученные за залог ожерелья Клары, то есть вашего ожерелья, но возвращаться нам пришлось бы ночью, квартира моя, вы знаете, не близко отсюда, – около заставы, и я боялся бы подвергнуть вас опасности. А вот покуда не угодно ли вам получить квитанцию Исаака?

Серафима Ивановна взяла квитанцию и, нагнувшись с ней к камину, начала ее просматривать. Гаспар в это время зажег свечки.

– Что же это значит, что Исаак выставил на квитанции двадцать второе ноября? – спросила Серафима Ивановна. – Ведь нынче у вас двенадцатое декабря?

– Исаак… всегда так выдает квитанции, – отвечал Гаспар, – у него уж так заведено, чтоб легче рассчитывать проценты. Проценты он всегда берет за месяц, если даже заложенная вещь выкупается через неделю.

– При первых деньгах непременно выкуплю это проклятое ожерелье… ну, а мои триста луидоров? Как и когда получу я их?

– Завтра утром, как только встанем, – отвечал Гаспар, – мы можем съездить за ними, и если даже вам будет угодно, взять у меня больше…

– Завтра утром! Разве я вам не сказала, что мы завтра чуть свет едем в Амстердам?

– Можно бы, если прикажете, отложить на денек или на два, а не то когда возвратимся, ведь мы не надолго уезжаем: убьем вероломного да и назад!

– Оно так! Да с чем же я поеду? У меня всего восемьсот ливров осталось.