Царский изгнанник

– А ты, мальчишка, – сказала очень опьяневшая цыганка пристававшему к ней за объяснениями Акоста, – надоел ты мне с расспрашиваниями своими, – сказано тебе: береги серьгу, не то на кол попадешь… Не по летам развращен ты, мальчишка. Кто так развратил тебя, пусть Бог того судит. Оба вы одного поля ягодки, и вас мне не жаль. Вот этих, добрых, мне жаль. Вы оба добрые, – прибавила она, обращаясь к Волконскому и к Мише, сидевшим направо от нее, – вас я люблю и жалею, а вы, – левые, туда вам и дорога!

– Она презабавная, – сказал Волконский, – подлей-ка ей еще, князь.

– Куда ж дорога? – спросил Педрилло.

– Тебе предстоит блестящее поприще. Свадьба богатая, подарков столько, что не оберешься; куча вельмож и денег и жена с золотыми рогами.

– Это глупо! – сказал Педрилло.

– А у моей жены будут золотые рога? – спросил Акоста.

– Ты тоже сделаешь блестящую карьеру. Такую же, как и он.

Прокоп опять подошел к Педрилло.

– Господин Бельгард, – сказал он, – не может войти. Он говорит, что дело его очень спешное.

– Пусть погодит минут пять; я сейчас выйду к нему; я знаю его спешное дело: верно, дядюшка выхлопотал мне приглашение на вечер к графу… Скажите господину Бельгарду, что после одиннадцати бутылок ришбура на званые вечера не ездят, и… велите нам дать двенадцатую, господин Прокоп… Ну, спасибо вам, колдунья, – прибавил Педрилло по уходе Прокопа, – спасибо за предсказанную нам карьеру. Давно бы так! А этих двух светлостей вы так ничем и не порадуете?

– Увы, карьера их одинаковая с вашей! – сказала цыганка. – Но то, что для вас счастье, для них…

В эту минуту опрометью, бледный и с взъерошенными волосами, вбежал в столовую Аксиотис.

– Ты пьешь, Голицын, ты пьешь, – крикнул он на всю залу, – ты пьешь и слушаешь здесь маскарадные песни, а Расин умер! Его мать лежит без чувств, отец как убитый.

Миша, тоже как убитый, повалился на кресло. Его оттерли.

– Это сон, это кошмар, – говорил он, – такие глупости наяву не бывают, или я уж так пьян… Расин, мой милый Расин умер, а я здесь слушаю цыганку. Она колдует мне, и я ей верю!.. И как не верить тебе, роковая цыганка! Ты накаркала смерть эту!

– Господин Бельгард говорит, что ему ждать никак нельзя, – сказал, возвратившись из передней, Прокоп на ухо Педрилло. – Приказание адмирала – привезти вас немедленно.

– Сию минуту выйду к нему, – отвечал Педрилло, тоже очень побледневший и почти протрезвившийся от привезенного Аксиотисом известия. – Кончайте скорее ваши фатальные пророчества, – прибавил он, обратясь к совсем опьяневшей колдунье, – какой же наконец карьеры ожидать нам? Чем судьба разъединит нас и чем сравняет? Когда сравняемся мы? Где мы встретимся?

– В большом, в очень большом городе…

– Где этот город?

– Нигде!.. В лесу, в болоте… Города нет!

– Она с ума сошла! – сказал Акоста. – Уж слишком много джину выпила… И я, пожалуй, выпью.

– Города нет! – повторила цыганка. – Когда-то еще построят его!..

– Едем к Расину, – сказал Аксиотис, – едем скорее! До ее ли болтовни теперь?!

– Минуточку, – отвечал Педрилло, – как же мы встретимся, сивилла, предсказывающая несчастья?

– На службе.

– У кого?

– У Фредегонды, жены Хильперика.

– Чем?

– Чем нельзя быть хуже.

– Лакеями? – спросил Акоста.

– Хуже!

– Гребцами на галерах? – спросил Педрилло.

– Хуже!!

– Неужели шпионами? – спросил князь Михаил Алексеевич Голицын.

– Хуже!!! – отвечала цыганка и, пьяная, навзничь повалилась на пол.