Царский изгнанник

– Брачная линия не очень ясна. Но пир свадебный виден… Богатый пир. Много на нем гостей богатых…

– Не хотите ль выпить стакан вина? – сказал Педрилло. – Бодрее ворожить будете: в вине истина, говорит старая… цыганская пословица. Гарсон! Еще бутылочку. Девятая будет.

Цыганка выпила залпом большой стакан ришбура, глаза ее засверкали.

– Спасибо… линия жизни длинна у вас, опасности будут, скоро большие будут опасности, но не бойтесь их. Вы долго проживете: линия жизни длинна.

– Все вы, гадалки, на один лад, кроме общих мест, от вас ничего не добьешься.

– Погадайте и мне, мадам, – сказал Акоста, протягивая свою руку, на которую положил один франк.

– Скупенько посеребрил ты ручонку, молодчик; ну, да бог с тобой. О чем же погадать тебе?

– Буду ли я тоже нравиться женщинам?

– Будешь, мой красавец, непременно будешь, только не скоро. Лет через десять.

– Попроси ее, князь, – сказал Волконский Мише, – чтоб она теперь и мне погадала.

Волконский протянул ей руку с двумя червонцами.

– Таких счастливых дней у меня еще не бывало, – сказала цыганка, рассматривая руку Волконского, – спасибо вам, мои красавцы… Да что же это значит? – прибавила она, вглядываясь в руку. – Я уже видела эту руку.

– Налей ей еще стаканчик, Акоста, – сказал Педрилло.

– Я уже видела эту руку, – повторила цыганка, опьянев немножко, – сейчас два раза сряду видела…

Аксиотис, не находя особенного удовольствия ни в попойке, которой боялся, ни в компании князя Волконского, которого не понимал, ни в гадании, которому не верил, шепнул Мише, что едет домой, и незаметным для прочих товарищей образом уехал. Ему хотелось еще раз навестить больного Расина и потом пораньше лечь спать, чтоб на следующее утро хорошенько приготовиться к своей вступительной лекции.

По уходе Аксиотиса Миша посадил на его место Волконского и сам сел возле него.

– Что она предсказывает мне? – спросил Волконский у Миши.

– Вы тоже будете нравиться женщинам, скоро женитесь. Жену будете иметь добрую, умную, но…

– Но? – спросил Миша.

– Там увидите… только я уже знаю эту руку… Дайте мне еще вина… А эту руку я видела вот у него, – сказала цыганка, показав на Педрилло, – и у этого мальчика. За ваше здоровье, господа.

– Ну а ваша светлость погадать не желаете? – спросил Педрилло.

– Пожалуй, – отвечал Миша и протянул цыганке свою руку, позолоченную двумя луидорами.

– Без года сто лет проживете, ваша светлость, – сказала цыганка, – вон как линии жизни вытянулись!.. А рука опять такая же.

– Вот сколько лет жить вашей светлости за ваши два луидора! – сказал Педрилло. – Ну, довольно гадать; выпейте еще, старушка, да и отправляйтесь спать. Только я должен сказать вам без лести, что мне случалось встречать гадальщиков гораздо забавнее, чем вы: вы всем одно и то же пророчите.

– Так вы хотите разнообразия? Вы забавы хотите?.. Хорошо, я вас позабавлю! Налей мне еще вина, мальчик, и давай опять свою руку.

Акоста, налив вина, протянул цыганке руку.

– Ну, смотрите сами, – сказала она, – какое тут разнообразие, когда у всех вас одна и та же рука? Вначале линии как будто расходятся, а в конце опять все вместе сошлись.

– Что ж? Всем без года по сто лет прожить? – спросил Педрилло.

– Ты, молодчик, над старухой не труни. Помни, что у тебя мать-старуха… Ты думаешь, что дал луидор, так я и трунить над собой позволю; хоть десять дай, а в шутихи меня записывать не смей… Ты парень ловкий, продувной ты парень; вино ты очень любишь, а деньги любишь еще больше. Слишком любишь ты и вино и деньги.

– Ай да колдунья! Я тоже колдун: не меньше вашего могу наговорить вам, даже не поглядев на вашу руку. Продувная, да неловкая вы старуха, десяти луидоров я вам не дам, замуж вы никогда не выйдете, мужчинам вы не нравитесь, деньги вы очень любите, вино тоже любите, бабушка ваша стара… если только она жива… Экая штука – отгадать, что моя мать не молоденькая: у человека моих лет мать не может быть девчонка… Вы лучше скажите, где мой отец?

– Ты слишком любишь деньги, говорю я, и книги тоже любишь. А об отце своем меня не спрашивай. Нечего тебе испытывать меня, а мне пустых речей терять с тобой некогда. Верь мне иль не верь, а придет время, узнаешь, что я правду предсказала тебе.

– Да вы еще ничего, кроме величайших пошлостей, и не предсказали. Известно, что все обманщики – от шарлатанов-знахарей до уличных волшебников. Когда им нечего сказать, требуют слепой веры, упрекают, что их испытывают и досадуют, если люди не поддаются на их обман.

– И вы тоже странный человек, – сказал по-итальянски Миша бывшему своему другу, – затеяли с ней прение, как будто вы в самом деле верите в гадание. Пусть себе врет, как умеет. Это ее ремесло, она живет им. Неужели вы ожидали, что она вам так сейчас и скажет, что ваш отец утонул в июле тысяча шестьсот восемьдесят четвертого года и что вашей матери от роду пятьдесят пять лет?

Педрилло с удивлением посмотрел на Мишу.