Царский изгнанник

– О нет, не беспокойтесь, доктор, – сказал Ренодо. – Он вовсе не таковский. Никто из нас никогда не замечал в нем ни малейшего пристрастия к вину… Это он так, на радостях кутит. Он добрый малый, но жаль, что, подвыпив, так пристает к маленькому Акоста.

– Скажите, доктор, – сказал Миша, – я все забываю спросить вас об этом: Педрилло вам родной или двоюродный племянник?

– Родной. Его мать – моя родная сестра, но я привык с детства смотреть на нее как на родную мать. Она двенадцатью годами старше меня, и когда наша мать скончалась, она заменила ее мне и моему покойному брату.

– А Мира-отец давно умер?

– Давно. Он погиб в стычке с алжирскими пиратами в восемьдесят четвертом году; в июле десять лет минет… Я думал, Педрилло говорил вам это. Ш-ш-ш! Вон он идет. Как бы не расстроить его этим грустным разговором.

Выпив в буфете большую рюмку ликеру и заставив своего адъюнкта выпить маленькую, Педрилло возвратился на свое место веселее или, правильнее сказать, мрачнее прежнего.

– Что вздор? И в чем ты признался? – спросил его Аксиотис. – Уходя, ты пробормотал какие-то несвязные слова.

– Вздор… конечно, вздор, что виконт происходит от Маккавеев.

– Ну, опять начал! – сказал Ренодо.

– По крайней мере, – продолжал Педрилло, все больше и больше пьянея, – он происходит от них не в прямой линии. В нем течет такая кровь, что всякую маккавеевскую за пояс заткнет. Его мать, говорят, была красавица, а отец его был банкиром короля дон Педро Второго.

– Послушай, Педрилло, – перебил его Чальдини, – ты уже слишком завираешься, – я, правда, обещал тебе не мешать веселью; но ведь ты напился до безобразия, до глупости. С чего ты взял говорить такие дерзости бедному мальчику, который тебе ничего не сделал? Положим, он не понимает твоей обиды…

Видя, что Чальдини за него заступился, Акоста счел полезным заплакать.

– Очень понимаю, господин доктор, – сказал он, всхлипывая, – не велите господину Мира обижать меня. Со вчерашнего утра он не дает мне прохода: все жиденок да жиденок!.. А вчера сами вы обещали, господин Мира, что если фокус ваш удастся…

– Ну, полно, полно! – сказал Педрилло. – Говорят, больше не буду.

– Что он тебе обещал, Джованни? – спросил Аксиотис.

– Он обещал, что если я помогу ему сделать фокус с вашей картинкой и со шляпой господина Буало, то он… ведь я сдержал свое обещание, господин Мира, отчего ж вы не держите своего?

– Вы были правы, мой любезный адъюнкт, – вполголоса по-гречески сказал аббат, – какой, однако, он притворщик!..

– Да!.. Кто бы мог ожидать такой развязки! – отвечал, тоже по-гречески, Аксиотис. – Но, пожалуйста, оставьте это… Если бы не его фокус, то мне, может быть, не видать бы карьеры, которую я так быстро сделал.

– Правда, – сказал аббат, – однако намерение его…

– Право, ни слова не понимаю по-гречески, господа, – притворно обиженным тоном сказал Чальдини, – у вас, видно, важные секреты. Не хочу мешать вам. Прощайте, скоро восемь часов. Меня ждет граф Шато Рено на вечер. А вы решительно не поедете к нему, Миша?

– Нет, доктор. Скажите ему, что я очень устал после экзамена.

– А ты? – спросил Чальдини у племянника.

– Я? Если б я был представлен графу и если б получил приглашение, то непременно поехал бы.

– Меня тоже ждет одно дело, – сказал аббат, – поедемте вместе, доктор. А вы, господа, надеюсь, что к одиннадцати часам будете в пансионе, не засиживайтесь у адмирала на бале, господин Мира. Покажитесь только графу, если уж это так нужно, и не забывайте, что завтра надо встать рано, и встать с добрыми и свежими головами.

– Поедем с нами, дружок, – сказал Чальдини дремлющему Акоста, – я завезу тебя в пансион, а то остроумный племянник мой без нас совсем одолеет тебя своими остротами.

– Нет, господин доктор, позвольте мне остаться. Мира обещает, что не будет больше…

Вечер графа Рено, только с прошедшей осени возвратившегося из дальнего плавания, должен был начаться часов в десять. Не боясь опоздать на него, Чальдини зашел вместе с аббатом в книжную лавку Дюваля с тем, чтобы из книжной лавки поехать переодеться домой. Чтобы реже разлучаться со своим племянником и Мишей, Чальдини охотно принял приглашение аббата остановиться в пансионе.

Дюваль вышел навстречу посетителям.

– Я ожидал вас с большим нетерпением, господин профессор, – сказал он аббату с радостным видом.

– Разве есть что-нибудь новое?

– Как же. Очень новое, и такое новое, что давеча утром, возвращаясь домой и встретившись с вами, я хотел остановить ваш фиакр; но вы ехали не одни, и я не решился при людях…

Дюваль покосился на Чальдини.

– Это доктор Чальдини, – сказал аббат, – можете смело говорить при нем, доктор знает всю нашу печальную историю… Что ж, отыскали вы вашего продавца, этого… как бишь его?.. Альфреда?..

– Отыскал, профессор, совсем случайно отыскал: давеча утром, перед тем как увидеться с вами, я встретил моего продавца книг, он шел отсюда и очень живо разговаривал с маленьким мальчиком…

– Что ж вы не остановили их? Может быть, вы не совсем уверены, что это был Альфред Гаспар?