Царский изгнанник

За учение Миши в Сорбонне и за содержание его со столом, туалетом, бельем и даже обувью Арно получал по две тысячи пятьсот ливров в год. Кроме того, с четырнадцатилетнего возраста Миши, с тех пор как он из подготовительного класса перешел на первый курс, Лавуазье получил от рижского банкира Липманна приказание выдавать на руки Мише по десяти луидоров в месяц. Ни один из его товарищей ни в Сорбонне, ни в пансионе не получал и третьей части этой суммы. Однако у него никогда не хватало денег от первого числа до конца месяца.

Урок кувыркания в Брегенце был Мише памятен и, может быть, предохранил его от иных, слишком грубых, плутней товарищей; но и между школьниками бывают плуты утонченные, усовершенствованные, от которых четырнадцатилетнему мальчику, хотя бы и проученному, уберечься трудно. Иной товарищ выпросит у него взаймы, чтоб послать, скажет, своей бедной матери; другой, притворясь неумеющим, обыграет его в шахматы или, притворясь неловким, подденет на какое-нибудь пари в гимнастике; третий уверит его, что надо как можно скорее дать привратнику луидор, а то он донесет инспектору, что сторож по приказанию молодого князя ходил в булочную за слоеными пирожками. Да и сами эти приказания сторожу обходились Мише недешево: принесут ему яблочных слоек на каких-нибудь десять – двенадцать ливров, а двух луидоров у него как не бывало. Миша дивился дороговизне пирожков в булочной, но совестился посоветовать сторожу покупать их в кондитерской, в которой он сам покупал их во время своих прогулок с Альфредом. Мише и в голову не приходило подозревать этого «обязательного» сторожа, этого почтенного старого воина, у которого такое честное лицо и такие благородные чувства, что когда даже даешь ему что-нибудь за труды, то он всегда, прежде чем принять, раза три откажется.

Все товарищи Миши смотрели на него как на Креза, и он вел себя как настоящий Крез. Кроме угощений разными сластями и закусками, которые не дозволялись в пансионе, но на которые прислуга пансиона, по понятным причинам, смотрела сквозь пальцы, у Миши были мании, очень нравившиеся его товарищам. Всякий из них, например, был что-нибудь должен в соседней лавочке. Тот за банку варенья, другой – за четверть курительного табака, третий – за пряники или за чернослив. Мише вдруг вздумается сбегать в эту лавочку, расплатиться за всех товарищей и положить им под подушки их счеты с надписью об уплате. Он бы не прочь положить эти счеты и под приборы, чтоб полюбоваться на эффект своего сюрприза, но аббат Ренодо всегда завтракал, обедал и ужинал вместе со своими воспитанниками, а Ренодо – не сорбоннский сторож с благородными чувствами. Его не то что луидором – ничем не подкупишь. Таково было о нем мнение всех пансионеров. Если он, например, сказал, что курить молодым людям не годится и что кредитоваться в лавочке им нет никакой нужды, то уж там как ни разуверяй и ни упрашивай его, а не разуверишь и не упросишь.

В Сорбонне во время классов выдавались под расписки учеников разные учебники, которые иногда возвращались по окончании класса в шкаф, иногда же брались учениками на дом. Как-то раз, скучая на лекции по географии, Миша от нечего делать наготовил десятка три этаких расписок и запер их в свой пюпитр, взяв с собой в пансион «Энеиду» с гравированными картинками, греческую хрестоматию и еще какой-то учебник. Потом в течение месяца он несколько раз пользовался заготовленными им билетиками, но книг домой уже не брал, а всякий раз после класса возвращал их в шкаф и получаемые обратно расписки свои запирал в пюпитр.

Каково было его удивление, когда в конце месяца, дня за три до пересадки[70], дежурный надзиратель выкликнул его к шкафу и предъявил ему двадцать четыре расписки на такие-то и такие-то учебники и классики.

Миша начал было отвечать, что он решительно не знает, куда девались эти книги, и что, вероятно, кто-нибудь… Но он вдруг что-то вспомнил и страшно побледнел.

Он вспомнил, что Мира, один из его товарищей по пансиону, племянник и крестник Чальдини, рассказывал ему, Мише, о скандале, случившемся в неаполитанском иезуитском училище, оттого что один воспитанник, потеряв книги, хотел вывернуться тем, что их у него украли. «Разумеется, – прибавил Мира, – ни инспектор, ни надзиратели не поверили этой выдумке, да если б поверили, то все-таки же они слишком дорожат репутацией заведения, чтобы не пожертвовать ей молодым человеком, хотя бы и невинным: несчастного студента, который уже был на последнем курсе, со стыдом исключили, и карьера его навсегда пропала… Ему бы просто сказать, что он как-нибудь выронил книги, неся их домой, что родители его за них заплатят, и на этом бы кончилось дело…»

Видя, что Миша вместо ответа на предъявленные ему билетики замялся и остолбенел, Дюбуа (надзиратель) повторил свой вопрос о книгах.

– Я, должно быть, их как-нибудь… потерял, неся в пансион, – отвечал Миша, со слезами глядя на надзирателя, как будто умоляя его поверить этому невероятному показанию.