Царский изгнанник

   — Извольте, сударыня... Бедный, несчастный Даниель!.. Вот судьба-то! Не знаю, право, с чего начать.

   — Начинайте с чего хотите, только кончайте скорее!

   — Извольте, сударыня... Прежде всего я считаю долгом предупредить вас по секрету, что Даниель страстно влюблён.

   — Влюблён?! В кого влюблён?

   — Не знаю, он имени мне не сказал. Он сказал только, что она первая красавица в мире; но догадываюсь, что она должна быть жидовка.

   — Как жидовка? — воскликнула Серафима Ивановна.

   — Да, жидовка; а коль не жидовка, так немка или, может быть, даже янсенистка[66], одним словом, еретичка какая-нибудь; а вы знаете, как строго преследуется здесь всякая ересь.

   — Что значит всё это?.. Я решительно ничего не понимаю...

   — А вот изволите ли видеть, сударыня. Только, пожалуйста, не выдавайте меня Даниелю: он хотел сделать сюрприз этой молодой барышне или даме, которая к нему тоже неравнодушна, и послал святейшему отцу просьбу о позволении ему на ней жениться... Бедный, злополучный Даниель!

   — Я ещё не вижу большой беды жениться на янсен... на этой даме, — сказала Серафима Ивановна, вздохнув свободно и слегка краснея, — особенно, — прибавила она, — если это хорошая и выгодная для него партия.

   — О выгодах Даниель не думает никогда; он очень бескорыстный молодой человек; для любви он готов всем пожертвовать, я вам признаюсь по секрету. «Мой друг, — говорил он мне намедни, — я страстно люблю и, кажется, взаимно любим, я вполне счастлив; я счастливейший человек в мире!»

   — Что ж вы его так жалеете?

   — А вот изволите ли видеть, сударыня: будь он простой смертный, как мы, грешные, то, может быть, он и получил бы от папы просимую им индульгенцию. Но он в близком родстве со многими иезуитскими семействами; знаменитого дядю его ненавидят в Риме; все кардиналы интригуют против него и, зная, что он обожает своего племянника, мстят ему в лице этого племянника. Вы, может быть, не знаете, что Даниель призван играть со временем не последнюю роль в политическом и дипломатическом мире. Он — единственный наследник своего дяди... Два или три миллиона экю!.. Только этого никому не говорите, сударыня; Даниель хочет, чтоб его невеста думала, что у него ничего нет и никогда ничего не будет; он хочет, чтоб невеста любила его для него самого: хижину и сердце.

«Милый Даниель! — подумала Серафима Ивановна. — Он готовил мне такой сюрприз, а я так вспылила!.. Всю ночь надоедала ему упрёками!.. А он просто был озабочен мыслью о сюрпризе; теперь я понимаю его негодование...»

   — Продолжайте, любезный Гаспар. До сих пор я ещё большой беды не вижу, всё может поправиться... Продолжайте ваш рассказ.

   — Извольте, сударыня: вот из Рима и прислали предписание здешнему тайному инквизиционному департаменту захватить Даниеля во что бы то ни стало и немедленно предать его суду. А вам известно, сударыня, каковы эти инквизиционные суды?!

   — Да ведь во Франции нет инквизиции: она уничтожена ещё Франциском Первым, более ста лет тому назад.

   — Вы правы, как всегда, сударыня. По праву, по закону её точно нет, на самом деле она существует и так ещё сильна, что сам король и его министры хотя и знают о её злоупотреблениях, однако ничего против неё не могут... Вот давеча только что бедный Даниель вышел из дома своей невесты, — он не сказал мне, на какой улице этот дом, — как встретился с председателем инквизиции, с тремя старшими судьями, с двумя членами полицейской управы и с пятнадцатью приставами; всех человек тридцать было, и все такие страшные!.. Один из приставов нёс в руках сан-бенито...

   — Что это за сан-бенито? — спросила Серафима Ивановна.

   — Это серенький кафтан с изображением пылающего костра, над костром нарисован связанный человек, а вокруг костра пляшущие чёртики.

   — Какие страсти! — вскрикнула Серафима Ивановна по-русски и перекрестилась.

   — В это сан-бенито, — продолжал Гаспар, — облачают осуждённого инквизицией на сожжение.

   — Неужели?.. Что ж бедный Даниель?

   — Пристав, который нёс сан-бенито, бежал за ним впереди своих товарищей с тем, чтобы поскорее накинуть на него свою ношу и этим покончить всё дело. Надо вам сказать, сударыня, что если сан-бенито накинуто на осуждённого, то для него нет уже никакого спасения: всякий истинный, правоверующий католик обязан под страхом отлучения от церкви способствовать всеми силами аресту преступника... Пристав был уже в трёх шагах от Даниеля, который продолжал отступление с большим искусством и вместе с тем с большим достоинством. Вдруг он почувствовал, что вот-вот сан-бенито накроет его... Действительно, пристав бросил роковой кафтан, целя прямо в голову Даниеля.

«Это как я давеча бутылкой», — подумала Серафима Ивановна, вздохнув несколько раз сряду от одолевавших её угрызений совести.

   — Но вы знаете, сударыня, — продолжал Гаспар, — этот замечательный молодой человек обладает неимоверной неустрашимостью и необычайным присутствием духа, особенно в минуты опасности.

   — Знаю, знаю, милый Гаспар, — отвечала Серафима Ивановна.