Царский изгнанник

   — И вот в тот самый момент, как бу... то есть как сан-бенито накрывало его голову, он плавно и совсем неожиданно для пристава взял немножко вправо и неустрашимо шмыгнул в первые попавшиеся ему ворота.

   — И он спасся? Не правда ли, он спасся, мой милый Гаспар?

   — О, сударыня, мой ужасный рассказ ещё далеко не окончен: четверо из преследовавших Даниеля, два пристава и два члена полицейской управы, догнали и схватили его; к счастию, оба члена управы залезли ему прямо в карманы; это-то и спасло нашего героя. Он с хладнокровием расквасил нос одному из схвативших его приставов и выбил три или четыре зуба у другого. Потом он схватил за волосы шаривших в его карманах членов управы и, высоко приподняв их, стукнул друг об друга головами так, что они перестали кричать; тогда он бросил их обоих в помойную яму и нагнулся, чтоб подобрать рассыпавшиеся золотые монеты; но в эту минуту в воротах показались ещё человек сорок приставов и членов полицейской управы. Даниель, чтоб избегнуть дальнейшего кровопролития, прибавил шагу и искусными манёврами, разными задними дворами и глухими переулками, пришёл наконец ко мне.

   — Итак, он спасён! Где ж он теперь?

   — Теперь он в Версале, у одного приятеля, который не выдаст его. Он мог бы также найти верное убежище в загородном замке своего дяди; но он боится окончательно поссорить его с римской курией; он намерен даже скрыть от дяди всю эту историю с инквизиционным департаментом.

   — А мне можно видеть его? Как вы думаете, мой друг Гаспар!

   — Разумеется, он будет чрезвычайно польщён вашим посещением. Кстати, так как вы принимаете в нём такое благосклонное участие, то, верно, с удовольствием познакомитесь с его невестой... Впрочем, что ж это я говорю! Нет, сударыня; невесту вы вряд ли у него нынче застанете; она знает, что теперь наблюдают за всяким её шагом, и побоится навести инквизиторов на след своего жениха: в другой раз познакомитесь с ней... А к нему мы можем ехать хоть сейчас же: за нами не следят... Только всё-таки, сударыня, прежде чем ехать, прежде всего извольте назвать мне человека, который оскорбил вас. Я догадываюсь, что это ваш домовладелец... Но кто б ни был он, я жажду его крови, а если мне суждено пасть от его руки, то я завещаю нашу общую месть нашему общему другу, Даниелю. Теперь я смело могу назвать его моим другом...

   — Благодарю вас за вашу готовность быть моим рыцарем, любезный друг. Но мщения и крови не надо. Я вас предупреждала, что это не что иное, как предположение, испытание.

   — Как! Неужели вы могли испытывать меня! Неужели вы могли хоть минуту усомниться в беспредельной моей к вам преданности?

   — Нет, мой друг, я не сомневалась в вас, но нынче нервы мои как-то особенно расходились; я очень дурно провела ночь. Всё, что я наговорила вам давеча, это от расстройства нервов, от раздражительности, необычной моему характеру. Это просто каприз молодой женщины. Как вы думаете, милый Гаспар, сколько мне лет?

   — По моему мнению, — отвечал гасконец, — вам, должно быть, без малого двадцать пять. — Он, разумеется, не затруднился бы вместо двадцати сказать и пятнадцать лет; но он смекнул, что, как ни моложава была Серафима Ивановна, а такой комплимент показался бы ей преувеличенным, пересоленным. — Когда я ещё не знал, — прибавил он, — что вы путешествуете с вашим племянником и что вам поручено его воспитание. Когда я имел честь в первый раз вас увидеть, вот здесь, в этой самой комнате, то я, может быть вы это заметили, всё смотрел по сторонам, всё ожидал, что вот-вот войдёт ваша маменька, приехавшая поместить вас в один из парижских пансионов, но когда вместо маменьки вошёл ваш племянник и когда вы так рассудительно начали говорить о его воспитании, то я не мог не догадаться, что вы уже не первой молодости.

   — Да, в прошлом июле мне уже минуло двадцать один год.

   — Даниель говорит, что его невесте тоже двадцать один год, а что с виду ей нельзя дать и восемнадцати... Это странное сходство...

   — Хотите ль, я вам, как другу Даниеля, открою одну очень важную тайну, мой друг? Даниель, верно, не будет на меня в претензии... Ах, опять этот несносный мальчик! — сказала Серафима Ивановна, обращаясь к двери, в которую входил её племянник, — Что он не сидит у своей Анисьи!

   — Давайте-ка сделаем маленький выпад, молодой человек, — сказал Гаспар Мише, вставая, — впрочем, нет, я не могу, у меня что-то болит рука... А! Бильбоке! — вскрикнул он, подходя к столу, на котором лежал большой, из слоновой кости выточенный, бильбоке. — Неужели вы умеете играть и в эту прелестную игру, сударыня?

   — Как же, я несколько раз играла с Даниелем; да я и прежде умела.

   — Не угодно ли и со мной сразиться, — сказал Гаспар, слегка мигнув в сторону Миши, как будто показывая, что он предлагает играть единственно для того, чтобы отвлечь подозрения Миши насчёт начавшегося между ними разговора.

   — Хорошо, сыграем, — отвечала Серафима Ивановна, — только по маленькой, не больше шести ливров за удар; в эту игру, когда не в ударе, можно проиграть очень много.