Царский изгнанник

   — Ишь, как у него, у старого, глаза-то засверкали. Не хочется небось с ожерельем расставаться! Да врёшь, брат, не на таковскую напал! Не уступят тебе пяти тысяч. И двух не уступят!

   — Ишь, нос-то у неё как раздуло; точно оштукатуренный!.. А не по летам, бестия, осторожна. Попробуй-ка выложить она луидоры — да и любуйся на свои драгоценности!.. Не выкупит она их, коль увидит... Просто беда! Проклятый гасконец!

Во время этих монологов, как будто на выручку ростовщику, вошли в контору двое рослых мужчин, одетых, очень не по сезону, в потёртые нанковые блузы. Один из них обратился к Гутманну:

   — Можем ли мы, милостивый государь, сказать вам два словечка по секрету? Всего два словечка? Это не отвлечёт вас надолго, а дело наше очень спешное.

   — Извольте, господа, — отвечал Гутманн, с поспешностью подходя к ним. — Извините, сударыня, через две минуты я опять к вашим услугам.

Один из новых посетителей показал закладчику шляпу с плюмажем и галунами, другой — маленькую серебряную табакерку. Торг состоялся в одну минуту; продавцы в ожидании денег за проданный товар начали переходить от ящика к ящику, рассматривая выставленные под стёклами вещи.

   — Я вам вот что предложу, сударыня, — шёпотом сказал Гутманн, возвратясь к письменному столу, — громко говорить об этом нельзя. Эти люди мне что-то подозрительны. Заметили ль вы, какой у того, у черноволосого, страшный бас... Оставьте ваше ожерелье и извольте получить за него покуда восемьсот луидоров; из них я вычту должные ваши триста, а остальные деньги, если вы сойдётесь в цене в господином Исааком, вы получите от него завтра же.

«Врёшь, брат!» — подумала Серафима Ивановна.

   — Нет, так я не согласна, господин Гутманн, да и можно ль согласиться? Вот моё последнее слово: хотите дать мне восемьсот пятьдесят луидоров и не вычитать трёхсот за залог, то я, так и быть, уступлю вам ожерелье.

   — Рад бы, но никак не могу решиться на эту сделку, сударыня. Лучше подождём до завтра, — отвечал Гутманн, продолжая свой шёпот и передавая Серафиме Ивановне красный футляр, — но спрячьте его поскорее, — прибавил он, — и не вынимайте, пока эти господа не вышли из конторы. Я их сейчас же выпровожу... Уверяю вас, что эта предосторожность нелишняя.

   — Да почём уж им знать, что в футляре? Ведь мы всё время шептались... мне, правда, очень хотелось бы посмотреть на это ожерелье, которого я ещё не видала... давно не видала; но я вам так доверяю, господин Гутманн, что распечатаю футляр только по приезде домой, — прибавила Серафима Ивановна, тщательно сличив номер, наклеенный на футляре с номером, выставленным на квитанции.

«Печать цела, — думала она, — не мог же ростовщик отгадать заранее, что я приму залог, не посмотрев на него... Значит, он цел».

— За вами ещё пятнадцать луидоров процентов, — шепнул ей Гутманн, укладывая полученные от неё триста луидоров в конторку. — Угодно вам отдать мне их сейчас же, или, может быть, вы предпочитаете отдать их завтра, при продаже ожерелья? Я тоже, как видите, вполне доверяю вам... А вы, господа, извольте получить ваши деньги, — громко сказал Гутманн, обращаясь к ожидавшим его продавцам, — нынче у меня, господа, пренесчастливый день. Уже пять часов, пора бы и контору запирать, а я ещё ни одного порядочного дела не сделал. Все такие пустяки: шляпки, зонтики да разная дрянь. Вот и госпожа эта купила у меня ошейник в девять франков для собачки.

Серафима Ивановна мигнула Гутманну, чтоб показать, что она поняла его хитрость и благодарит его за осторожность. Сделав ему менуэтный реверанс, она вышла из конторы, села в первый попавшийся ей фиакр и, не вытерпев до приезда домой, открыла футляр...

Вместо ожерелья она увидала перстень, старый знакомый перстень, когда-то купленный ею у Гаспара и подаренный Даниелю на именины.

Тот самый перстень, который перед своим отъездом в Марсель Даниель передал Гаспару и который, даже по оценке обоих авантюристов, стоил шесть луидоров!

Серафима Ивановна буквально остолбенела от изумления и пробыла в этом состоянии минут пять. Опомнившись, она велела кучеру ехать скорее назад, в контору Исаака.

«Какая страшная ошибка! — думала она, подъезжая к конторе. — Как же Гутманн сейчас предлагал мне за этот футляр восемьсот луидоров... Это невозможно! Очевидно, это ошибка, непростительная ошибка. У них просто вышла путаница в номерах... Но отчего красный, непременно красный футляр и отчего именно этот перстень попал в него вместо ожерелья! Отчего именно этот перстень, а не другая какая-нибудь вещица?!»

Вылезая из фиакра, она увидела, что контора уже заперта. Оставалось приложить последнюю наружную доску к одному из окон. Серафима Ивановна подбежала к работнику, загораживающему это окно, и попросила его отпереть дверь конторы.

   — Мне непременно сейчас же надо видеть Гутманна, — сказала она, — он сделал непостижимую ошибку.

   — Господина Гутманна уже нет в конторе, — отвечал работник.

   — Куда ж он девался?

   — А Бог его знает. По вечерам он обыкновенно играет в домино в кофейной Прокопио или где-нибудь у знакомых.

   — Что ж мне делать?