Царский изгнанник

   — Нет, царевна; и мне памятен день этот, день твоих именин. Казнь мятежного Тараруя[6] и невинного сына его, князя Андрея, была новая ошибка слабого правительства: Хованские, Одинцов и их сообщники были не казнены, а убиты изменнически в то время, как, по приглашению твоему, они ехали к тебе на именины — мириться... правда ли это, князь Василий Васильевич? — прибавил Пётр, видя, что сестра его с гневом хочет возражать ему.

   — К несчастию, правда, государь, — отвечал князь Василий Васильевич, — к несчастию, царевна слишком поздно убедилась, что Хованских надо было судить, а не приглашать на именины...

   — Если они заслуживали казни, — прервала царевна, — то не всё ли равно, как они были казнены? Время было дорого, а арестовать начальника стрельцов среди преданного ему войска было нелегко.

   — Нелегко, но необходимо, — сказал Пётр. — Не сердись на меня, сестра: дело прошлое, и его не воротишь; но да послужит оно нам уроком в теперешних обстоятельствах. Ведь умел же князь Василий Васильевич, когда ты поставила его во главе министерства, умел же он и судить, и казнить, и ссылать мятежных стрельцов. А теперь, в отсутствие его, Щегловитов опять распустил их... Да что Щегловитов?.. Хочешь ли знать, царевна, какие слухи ходят по Преображенскому? Говорят, что Щегловитов по твоему приказанию должен арестовать меня...

   — И ты веришь?..

   — Если б верил, — отвечал царь, — то не говорил бы с тобой об этом; если б верил, то не приехал бы к тебе без стражи; если б верил... то я не пил бы ни этого кофею, ни этого вина.

Сказав это, Пётр допил и то и другое.

   — Итак, — продолжал Пётр, обращаясь к князю Василию Васильевичу, — завтра, по обещанию твоему, я буду ожидать к себе Фёдора Леонтьевича[7]. Скажи ему, что он найдёт во мне судью беспристрастного и что я первый порадуюсь, если он оправдается. Пусть он сам накажет зачинщиков в буйстве с преображенцами; пусть объяснит причину слуха о готовящейся мне засаде, и больше я ничего не потребую.

   — Завтра, говоришь ты, — сказала царевна, — разве ты завтра не будешь на именинах у тётушки?

   — Буду; но я у неё не засижусь: у меня множество дел в Преображенском...

Оживляемая винами и ликёрами, беседа становилась всё более и более дружелюбной со стороны Петра, всё менее и менее враждебной со стороны царевны, помнившей законы гостеприимства и видевшей в Петре уже не ненавистного ей соперника во власти, а гостя, доверчиво разделяющего с ней трапезу. Пётр с участием осведомился о болезни князя Михаила Васильевича, подробно расспрашивал его о Каспийском море, на котором он служил, и радовался, что он оставил вредную для его здоровья морскую службу. Ещё подробнее расспрашивал Пётр князя Алексея Васильевича о вверенном ему наместничестве; предсказывал блестящую будущность этому краю, орошаемому Уралом и Камой и обильному железными, а может быть, и золотыми рудами. Маленького Мишу, долго смотревшего на царя с особенным страхом, он ободрил, приласкал и спросил у его матери, где и чему он учится?

Услыхав, что Мишу помещают в Сорбонну, Пётр заметил, что предпочёл бы ей любую школу в Германии, что Сорбонны он не любит за её вредное, иезуитское направление.

   — Извини меня, князь Василий Васильевич, — прибавил царь с улыбкой, — я было совсем забыл, что ты очень любишь иезуитов и покровительствуешь им, а я, признаюсь, терпеть их не могу.

   — На них всегда и везде много клеветали, государь, а в твоём лагере — больше, чем где бы то ни было, — тоже с улыбкой отвечал князь Василий Васильевич. — Гордон, Брюс, Лефорт и прочие иностранцы, служащие в Преображенском и Семёновском, в лице Летеллье[8] ненавидят всех иезуитов, приписывая им несчастья своих единоверцев.

   — Учат-то в Сорбонне очень хорошо, я это знаю, — сказал Пётр, — но страсть папистов обращать в свою веру всех попадающих им в руки, ссорить во имя религии мужей с жёнами и отцов с детьми; не признавать, вне папизма, возможности спасения души и спасать души огнём, мечом и пытками — всё это отвратительно даже в Испании и ещё отвратительнее во Франции, где царствовал Генрих IV и где был первым министром великий Ришелье... Впрочем, Миша, я надеюсь, будет отдан в хорошие руки, которые сумеют удержать его на пути истинном.

   — Ещё не решено, с кем он поедет, государь, — отвечал отец Миши. — Брат мой болен и должен лечиться в Москве; мне нельзя надолго отлучаться из своего наместничества...

   — Ну, с кем бы ты ни поехал, Миша, — прервал Пётр, — перед отъездом приезжай проститься со мной и привози мне своего ментора... — И, повернувшись к Софье, сказал: — Прощай, сестра, благодарю за хлеб-соль и прошу не поминать меня лихом... А о Щегловитове, пожалуйста, не забудь, — прибавил Пётр провожавшему его до двери князю Василию Васильевичу.