Царский изгнанник

Марфа не отвечала ничего, может быть не услышав и, во всяком случае, не поняв вопроса деда; глаза её были устремлены на гробик Елены, к которой в это время Агафья Петровна подводила прикладывать своих детей.

   — Или, — продолжал князь Василий Васильевич, — если б тебе предложили выбрать, чтоб твоя дочь умерла теперь или чтоб она через пятнадцать лет вышла за недоброго человека, который мучил бы её и сделал бы несчастливой на всю жизнь. Что бы ты избрала? Кому бы отдала ты свою дочь: Богу или недоброму человеку?

   — Дедушка, не спрашивайте этого. Если бы Еленка со временем была несчастлива, я бы утешала её, и это для нас было бы почти счастие. Что бы ни было, дедушка, что ни суждено в будущем, а я не могла бы согласиться на смерть Еленки: мать не может согласиться на смерть дочери. У меня всегда была одна молитва к Богу: «Боже мой! Сохрани мою Еленку. Боже мой! Не отнимай её у меня. Боже мой! Сжалься над несчастной матерью; сделай, чтоб дочь моя была жива!

   — Дочь твоя жива, ей-Богу жива! — закричала Агафья Петровна, проворно сняв с себя шубу и накинув её на гробик. — Матушка княгинюшка! Пальчик-ать у неё на ручонке пошевельнулся! С моим Ванькой то же самое было: это не смерть — это младенческа!

Что ты говоришь, сумасшедшая! — сказал Агафье князь Василий Васильевич. — Смотри, ты убила её...

Действительно, при первых словах Агафьи Марфочка вскочила, подбежала к гробику и замертво упала у ног оживающей дочери.

   — Батюшка князь, — отвечала Агафья князю Василию Васильевичу, — как Бог свят — младенческа; не вели трогать Алёнушку. Бог милостив, к вечеру она под шубой отлежится. С моим Ванькой — вот что княгинюшка о Святках-то на твоём дворе лечила — то же самое было; он у меня тогда грудным был. Уж и гробик мой дьячок-ать сколотил.

Придя в себя, Марфа на месте, где стоял гробик, увидела занавешенную кроватку своей дочери. По совету князя Михаила Алексеевича и с согласия Агафьи Петровны, боковые доски гроба были отняты, и Алёнушка вместе с нижней доской и с бараньей шубой была перенесена в кроватку.

   — Лучше б не трогать её до вечера, — сказала было Агафья, но на замечание князя Василия Васильевича, что вид гроба повредит княгинюшке, когда она очнётся, Агафья согласилась на перемещение, но не иначе как с условием, чтобы никто отнюдь не дотрагивался не только до Алёнушки, но даже до прикрывающей её шубы.

   — Нето, — говорила она, — смерть непременно вернётся.

С восторгом уверовав в воскресение Еленки, князь Василий Васильевич и внук его предоставили Агафье, хорошо знакомой, как говорила она, со младенческою, распоряжаться ею, как знает, а сами, с помощию княгини Марии Исаевны и отца Савватия, занялись приведением в чувство Марфы.

   — Ах, дедушка, — сказала она, очнувшись, — какой ужасный сон я сейчас видела! Я видела, что Michel взял у меня с рук Еленку и что она тут же умерла... Да это не сон! — с визгом вскрикнула Марфа. — Ты здесь, Michel, а где моя Еленка?

   — Твоя Еленка спит, — шёпотом отвечал дедушка, — не разбуди её. Агафья велела как можно осторожнее...

Так это был не сон! Моя Еленка точно умирала и потом ожила! Да, я всё помню: вот отец Савватий, который собирался отпевать её; вот и Агафья, которая воскреси.

Марфочка хотела встать, чтоб подбежать к кроватке дочери, но, удержанная мужем и дедом, снова упала на кушетку.

   — Успокойся и отдохни, Марфа, — сказал князь Василий Васильевич, — ты ещё очень слаба... Агафья надеется, что Еленка останется жива: у её сына тоже была младенческая.

   — Не бойся, княгинюшка, — сказала Агафья, — глянь-ка, кака жара от Алёнушки: так и пышет из-под тулупа-то. Бог милостив, скоро очнётся, лишь бы не остудить её.

Марфа взглянула на образ, перекрестилась, прошептала что-то и опять привстала с кушетки.

   — Дедушка Миша, ради Бога, подведите меня к Еленке, я не простужу её, даже не дотронусь, я только попробую рукой, как от неё пышет. Агафьюшка, пожалуйста, позволь мне подойти к кроватке, — прибавила Марфочка, видя, что и муж, и дед, и свекровь, и даже отец Савватий вопросительно взглянули на Агафью.

   — Отчего же не подойти, матушка княгинюшка, подойти можно, только не трожь дитяти.

Марфу усадили в кресло около кроватки. Убедившись, что от неё действительно «пышет», Марфа подняла глаза кверху и долго-долго молилась.

В комнате, кроме Агафьи, из чужих не оставалось никого. Князь Михаил Васильевич, снова успевший перейти от отчаянной ипохондрии к самым блестящим надеждам, попросил всех посадских идти по домам, обещая, что перед своим отъездом из Пинеги, — если только, Бог даст, девочка выздоровеет, — он задаст пир, который будет продолжаться три дня сряду и о котором будут говорить три года. Покуда князь Михаил Васильевич прощался с посадскими, брат его вежливо уговаривал Сумароковых тоже отправиться домой, потому что князь Василий Васильевич приказал, чтобы при больной, кроме отца Савватия и Агафьи, не оставалось никого чужого.

Анна Павловна ушла, очень обиженная: