Царский изгнанник

Дойдя до края постоялого двора и повернувшись назад, он увидел перед собой высокого, лет тринадцати, мальчика, усердно вертящегося колесом. Миша узнал в нём одного из шалунов, бежавших за дормезом до самого въезда его в Брегенц, и полез в свой кармашек за монеткой. Кармашек оказался пустым.

   — Хочешь? — спросил у него мальчик с южноавстрийским выговором, то есть очень плохим немецким языком. — Хочешь, я выучу тебя кувыркаться колесом?

Миша, может быть в надежде рассеять своё горе, согласился на предложение мальчика.

Урок начался. Первый опыт оказался не совсем удачным. Миша опёрся руками о землю, мальчик за ноги перекувырнул его, но так неловко, что тот упал и, наверное, ушибся бы, если б мальчик, проворно под него поднырнув, не ослабил своим телом удара падения.

   — Ты бы снял перчатки и башмаки, — сказал мальчик, — а то так неловко...

Миша согласился, и урок продолжался без перчаток и без башмаков.

Второй дебют был удачнее: Миша перекувырнулся не совсем прямо, как учитель, а немножко набок, но по крайней мере не упал.

   — Куртка тоже мешает, — сказал мальчик, — что тебе в ней? Ведь тепло.

Миша снял и куртку и перекувырнулся ещё раз, и ещё удачнее.

   — Однако ж знаешь ли? — продолжал мальчик. — Ведь уроки даром не даются: что ты мне заплатишь?

   — А что ты возьмёшь с меня?

   — Да вот, видишь ли: у нас на дворе скрипач живёт, так он берёт за урок по сорока крейцеров. Но то скрипка. Что в ней мудрёного? Подпёр ею подбородок и заскрипел смычком по струнам. Мои уроки немудрёнее... но изволь, для тебя я, так и быть, по флорину возьму.

Миша согласился.

«Всё равно, — подумал он, — один лишний флорин не поправит моего дела».

   — Да не снять ли тебе и панталоны! — сказал мальчик. — Ещё легче будет тебе...

   — Как можно снять панталоны! — отвечал Миша. — Стыдно!..

   — Что за стыд? Ведь ты не девочка.

   — Нет, всё равно, давай так учиться.

   — Ну давай хоть так... Да что это ты всё по одному разу вертишься? Надо по нескольку раз сряду... Вот так, не останавливаясь и не отдыхая.

И, откатившись шагов на десять от Миши, мальчик, не останавливаясь ни на минуту, быстро перевернулся и прикатился на старое место.

Мише захотелось сделать то же самое, но на втором колесе нога у него подвернулась, и он ударился затылком о землю, к счастию довольно мягкую.

   — Это ничего, — сказал учитель, — без этого не выучишься, спроси, сколько раз я падал... Ну давай ещё раз.

   — Нет, довольно, — сказал Миша, почёсывая затылок, — я устал.

   — Ну а за урок ты мне заплатишь?

Миша вынул из кармана свой шёлковый кошелёк: с одной стороны лежали золотые суверены, с другой несколько флоринов. Он вынул флорин и подал его мальчику.

   — Эх! Сколько у тебя денег! — вскрикнул мальчишка и, проворно выхватив кошелёк, побежал во всю прыть и в одну минуту скрылся за углом постоялого двора. На пути он успел захватить и куртку, и башмаки, и перчатки, и даже фельдъегерскую шапку, свалившуюся с головы Миши во время уроков.

Чальдини, в это время возвращавшийся домой — обедать, не сразу узнал Мишу, стоявшего в каком-то оцепенении на том самом месте, где он расплачивался со своим учителем.

   — Что с вами, рrincipello? — спросил удивлённый доктор. — Что это за костюм? Без курточки, без шапки, без башмаков даже... вы простудитесь...

Миша рассказал Чальдини, как уличный мальчик обокрал его, давая ему урок кувыркания. По мере того как он рассказывал, а Чальдини молча слушал его, Миша успокаивался мыслию, что теперь доктору уже не за что особенно на него сердиться, что всё равно мальчишка украл бы все пятнадцать суверенов и что, следовательно, о растрате первых десяти и о не сдержании своего обещания говорить уже не нужно.

   — Вы ещё очень счастливо отделались, — холодно сказал Чальдини, выслушав рассказ Миши, — вы могли бы вдребезги разбить себе голову, мальчишки могли бы избить вас до полусмерти и раздеть донага. Что бы тогда сказала тётка ваша?

   — Пожалуйста, успокойте её как-нибудь...

   — То-то. А хорошо не держать своего слова? Вы думаете, я не знаю, что вы бросали не по десяти монеток, что в Линдау Анисья наменяла для вас мелочи? Вот и теперь вместо того чтобы признаться, вместо того чтобы мне всё рассказать, вы рады, что, по милости обокравшего вас мальчика, я не узнаю о несоблюдении вами условия. Правда ли это?

   — Правда, — шёпотом отвечал Миша и кинулся на шею к Чальдини.

   — Ну хорошо, — сказал Чальдини, неся Мишу домой, — тётку я успокою, но вот на каком условии: из Роршаха мы будем писать в Москву, и вы должны описать всю эту историю с мальчиками и с монетками вашему отцу или дедушке. Согласны вы на это?

   — Согласен... Всю историю с мальчиком опишу подробно, а нельзя ли не писать о монетках? Мне очень стыдно!

   — Нет, никак нельзя, — отвечал Чальдини, — обо всём напишите: пусть будет это для вас и наказанием, и уроком на будущее.

За обедом Чальдини был в таком весёлом расположении духа, он так смеялся, расспрашивая Мишу о подробностях уроков кувыркания, что Серафима Ивановна сочла бы неделикатным сердиться за историю, в которой почтеннейший доктор видит одну только комическую сторону.