Царский изгнанник

   — Поклонись от меня дедушке, Миша, да напиши ему: вот меня давеча, по оплошности доктора... нет, бишь, Анисьи обокрали, а тётя поправила, мол, всё дело: пять двойных новеньких луидоров и в новеньком, мол, кошельке подарила мне, нарочно, мол, из Вены везла, чтоб отдать мне их на границе Франции, но отдала теперь, потому что такому большому и такому рассудительному мальчику нельзя же быть без денег.

Миша возвратился дописывать своё письмо. Дописав его, он громко вздохнул и подал его Чальдини для вложения в конверт.

   — А что вам сказала тётка? — спросил у него доктор.

   — Тётя, — холодно, дуясь, отвечал Миша, — сказала мне такие вещи, от которых я был бы счастливейшим человеком в мире, если б не это письмо.

Миша показал доктору свой новый кошелёк.

   — Обещаете ли вы мне, — сказал Чальдини, — отвечать всю правду на то, что я спрошу у вас?

   — Извольте, обещаю.

   — Вы теперь любите вашу тётку больше, чем меня?

   — Гораздо больше, — отвечал Миша.

   — Вы меня ненавидите?.. Говорите правду...

   — Ненавижу!..

   — Хорошо! Вот ваше письмо, напишите другое, хоть коротенькое.

Надорвав письмо Миши, Чальдини положил его перед ним.

   — Я не хочу, чтоб вы меня ненавидели, — прибавил он, — я хочу, чтоб вы знали и понимали, что я вас очень люблю.

Миша изорвал своё надорванное письмо в клочки.

   — Доктор, — сказал он, — никогда не забуду...

Подробно, слишком подробно, описали мы детство Миши. Но да не сетует на нас за это читатель: большая часть приведённых нами подробностей полезна для уразумения характера князя Михаила. Жизнь, казалось, с детства улыбалась ему: внук первого сановника государства, сын любимца царей, сам лично обласканный царём Петром, чего не мог ожидать он от будущего? На какую блистательную карьеру имел он право рассчитывать! Одарённый от природы самыми счастливыми качествами, имея чувствительное сердце, восприимчивую память и неутомимую жажду познаний, десятилетний Миша был, можно сказать, мальчиком необыкновенным... Чем-то суждено ему быть в будущем? Осуществит ли он свои мечты и надежды своего семейства? Зароются ли таланты в землю?.. Как часто встречаем мы миленьких и умненьких детей, из которых время, воспитание и обстоятельства вырабатывают людей самых дюжинных!

Но не будем забегать вперёд рассказа, чтобы не лишить его последнего интереса, а возвратимся к Мише, и возвратимся к нему с тем, чтобы более не отвлекаться.

Миша выехал из Роршаха в самом весёлом расположении духа. Тот же самый кучер взялся доставить своих пассажиров до границы Франции.

По Швейцарии путешествие совершилось без особенно замечательных происшествий: те же громкие восторги кучера от гор, те же ночлеги с теми же ужинами, те же, по вечерам, уроки Анисьи, которая, — с удивлением заметил Миша, — сделала большие успехи во французском языке с тех пор, как, по выражению Серафимы Ивановны, он занялся кувырканием. При въезде во Францию Анисья объяснялась довольно свободно, чтобы не только спросить какой-нибудь товар, но даже и поторговаться в лавочке.

В Дижоне Чальдини простился с Серафимой Ивановной — ему была дорога на Марсель. Грустно было Мише прощаться с добрым доктором, который обещал приехать в Париж только недель через шесть. Он взял с Миши слово подробно и аккуратно писать ему по два раза в неделю, а Миша в свою очередь хотел, чтобы Чальдини дал ему слово быть в Париже не недель через шесть, а ровно непременно через шесть недель.

   — Вот нынче по-здешнему тридцатое сентября, — сказал он доктору, — я уже сделал себе на эти шесть недель календарик и буду всякий вечер вычёркивать на нём истекший день. Обещайте мне, пожалуйста, быть наверное к одиннадцатому ноября.

   — На таком расстоянии мне трудно наверное определить день моего приезда, — отвечал Чальдини, улыбаясь, — переделайте ваш календарик, сделайте его на восемь недель, то есть по двадцать пятое ноября или даже по первое декабря, и я почти могу ручаться, что к первому декабря буду в Париже.

Миша долго тосковал, вычёркивая дни на календарике и считая часы до приезда своего в Париж, где надеялся найти письмо от Чальдини. Наконец вечером 4 октября, после сорокапятидневного путешествия, дормез въехал в столицу Франции и по приказанию, лично данному Серафимой Ивановной ямщику, остановился в самой скромной гостинице, на набережной Людовика XIII.

ГЛАВА III ПЕРЕД СОРБОННОЙ

На другой день Серафима Ивановна, убедившись, что скромны, то есть плохи, гостиницы не всегда бывают самы дёшевы, приискала на той же набережной квартирку в три комнаты с кухней и перешла на эту квартирку с Мишей и Анисьей.

   — Я думаю, — сказала она Мише, — что до поступления в Сорбонну тебе надобно будет взять несколько приватных уроков, нынче же съездим к графу Реньо и попросим его рекомендовать нам учителей.

Миша, понимая приличия лучше своей тётки, заметил ей, что им нельзя оставаться на такой гадкой квартире, что их посетят, вероятно, и граф Реньо, и другие вельможи и что как же принять их в комнатах, где так сильно пахнет кухней.