Царский Рим в междуречье Оки и Волги

Укажем на еще один аргумент в пользу именно нашей интерпретации данной фрески. Нельзя не видеть, что это изображение хорошо соответствует многочисленным каноническим изображениям Успения Марии Богородицы. Мы подробно говорили о них в книге «Царь Славян», гл. 2:52. На православных иконах, а также на некоторых западноевропейских иконах, называющихся «Успение Богородицы», изображена Мария, лежащая на смертном одре, а над ней, в самом центре иконы, стоит Христос и держит в руках, на уровне своего плеча, маленькую, запеленутую в белую ткань фигурку Богородицы, см. рис. 2.112 и 2.113. Как мы показали ранее, старинные иконописцы совместили здесь, вероятно, два сюжета: Успение Марии и Рождение Христа посредством кесарева сечения. Примерно тот же сюжет показан и на фреске Джованни да Милано. Женщина в красном царском одеянии лежит на постели. Рядом с ней — мужчина, вероятно врач, держащий на руках обнаженного Младенца.

Рис. 2.112. Русская икона «Успение Богоматери». XVII в. Сольвычегодский историко-архитектурный музей. Взято из [98], с. 260, икона.

Рис. 2.113. Русская икона «Успение Богоматери». XVII в. Ярославский художественный музей. Взято из [98], с. 262, икона 547

Итак, одна средневековая традиция стала говорить, что тут показано Успение Марии и что мужчина над ней — это Христос, держащий в руках маленькую фигурку, символизирующую душу Марии. Другая традиция считала, что тут показано Рождение Младенца Христа кесаревым сечением. Мария Богородица лежит на постели, а врач извлекает Младенца из ее живота. Фреска Джованни да Милано выдержана в духе именно этой, второй традиции.

28. Почему в евангелиях «нож-меч Лукреции-Марии» отразился иносказательно, а Ливий рассказал о нём вполне откровенно

Следующее замечание не связано напрямую с сутью нашего исследования, однако может оказаться полезным при реконструкции психологической атмосферы Средневековья.

В Евангелиях и вообще в восточной церковной и живописной традиции сюжет о «ноже-мече Лукреции-Марии», то есть о кесаревом сечении, не нашел буквального отражения. Он подробно не описан. Ангел, замахивающийся мечом у постели усопшей Марии, является, конечно, прямым намеком на данный сюжет, но все-таки не до конца откровенным. Причина кроется, вероятно, в очевидной сдержанности евангелистов, не допустивших на страницы своих произведений, например, натуралистических подробностей казни Христа и других шокирующих физиологических деталей, которые могли бы больно задеть чувства верующих. Напротив, другие авторы, например западноевропейские Тит Ливий и Плутарх, были воспитаны в иных традициях. Поэтому более откровенно рассказали нам об окровавленном ноже, вспоровшем тело, при помощи которого, как мы теперь понимаем, было сделано кесарево сечение.

Вообще мы уже отмечали по разным поводам заметное и любопытное различие между западноевропейскими изобразительными традициями XV–XVIII веков и восточными. На Западе живописное и литературное искусство той поры оказалось более склонным к описанию физиологических подробностей страстей святых, их пыток и казней. Натуралистически изображали, например, вспарывание животов, см. рис. 2.114. Неторопливое наматывание на барабан окровавленных кишок мученика, садистски вытягиваемых палачами из несчастной жертвы, см. рис. 2.115, 2.116. Вполне достоверно показывали, как надо сдирать кожу с живого человека, аккуратно отделяя ее острым ножиком от дергающихся мышц, см. рис. 2.117, 2.118. Психологическое воздействие здесь многократно усиливается талантливой игрой ярких красок на цветном оригинале картины Герарда Давида «Суд Камбиза».

Рис. 2.114. Мученичество св. Евстафия. Миниатюра, Библиотека Мазарини. Париж. Взято из [12], с. 112.

Рис. 2.115. «Мученичество святого Эразма». Дирк Баутс. Якобы XV в. Западноевропейский художник аккуратно показал нам деликатное наматывание кишок святого на барабан. Взято из [38], с. 110.