Царский суд. Крылья холопа

Откинув коротким броском упавшую на глаза льняную прядь волос, легко вскочил на качалку, вытянулся горизонтально, взлетел. Захватило дух. В первое мгновенье ему показалось, что он летит с головокружительною быстротою куда-то вниз, пальцы судорожно вцепились в верёвки. Он раскрыл глаза, разжал пальцы, нашёл центр тяжести тела, плавно заколыхался. На впалых щеках его играл румянец и ярко вспыхивали зрачки серых глаз. Никишка раскачивался всё сильнее, порывисто взмахивал руками, точно оторвавшись от земли, забирал далеко высоту.

   — Ужо поглазеем!

Легко спрыгнул с качалки, достал из-под станка модель. Бечёвкой измерил части, остро вскидывал глазами на рогожу, долго вертел в руках чучело.

   — Всё тело обмерить, а там серёдку сыскать. Чтобы можно человеку качаться и не падать.

Быстро зашагал по амбару, остановился подле чучела.

   — А заместо рук приладить крылья.

Уверенно разобрал модель птицы с человеческим туловищем и огромными крыльями, подрезал планки, пересчитал перья в хвосте.

Прежде чем собрать части, присел на чурку передохнуть. Тоненькими лучиками избороздился откинутый лоб, плотно сомкнулись губы. Пальцы безотчётно нащупывали светлый, едва пробивающийся пушок на подбородке. Взгляд мечтательно скользил по рогоже.

Чёрная птица странно колыхалась, как будто устало дышала, вдруг расправила крылья, отделилась от рогожи.

Никишка удивлённо вгляделся, по лицу скользила блаженная улыбка.

Птица росла, ширилась, заняла половину амбара. Отодвинулся к углу, прислонился истомно к стене. Медленно раздвигался бревенчатый потолок, над головой залегло палевое облако. Никишка спрятал в руки лицо. Облако темнело, расплывалось, взметнулось вдруг, — шумно затрепыхали по бокам его два огромных крыла. Холоп почувствовал, как неслышно отделяется от земли, летит навстречу облаку. И вот он уже встретился с ним, мягко потонул в нём. И исчезли земля, люди, звёзды. Осталась созданная им невиданная птица и он на ней.

В забытьи тряхнул головой, сделал в воздухе рукой так, как будто хотел кого-то обнять, неожиданно вздрогнул, — прислушался. Из-за амбара донёсся всплеск воды. Вскочил, подошёл к выходу, — в дверь просунулось девичье улыбающееся лицо.

   — Колдуешь?

Обнял девушку, прижал к себе.

   — Фима! И напугала ж, сусло в щи!

Закружился с девушкой по амбару. Она упёрлась в его грудь локтями. Волосы выбились из-под платочка, шёлковыми струйками легли на глаза.

   — Отстань!

Кружил, весело притоптывая лаптями, тянулся к ямочке на обветренной щеке.

   — Летать с тобою будем.

Снисходительно улыбнулась, точно увлёкшемуся игрою ребёнку, высвободилась из объятий.

   — И выдумщик же ты!

Звонко расхохотался, приподнял модель.

   — Глянь-ка.

Таинственно подмигнул.

   — Глянь.

Фима ничего не понимала, заглядывала в глаза Никишке, любовно следила, как переливается в них искристая глубина.

   — Ты петлю пощупай. Она всё едино, что тут вот, под крылом вороны.

Качала головой, поддакивала, мельком взглядывала на части модели.

   — А тут колёсико. Покрути его — и крылья захлопают, словно живые.

Вздохнула, приложила руки к груди.

   — Ты, Микиша, с лица спал. Уж не хвораешь ли?

И снова заглянула в его глаза.

   — Ништо, лицо. Ты на птицу глянь.

Высоко, по-мальчишески, подпрыгнул, захлопал в ладоши.

   — Я такое нынче понадумал...

Прижался щекою к её круглому плечу, почему-то чуть слышно шепнул:

   — Вся сила в том, чтобы середину найти.

Шутливо потрепала его за вихор, провела рукой у себя по лбу.

   — Чудной ты, право. Тут и искать-то нечего. В каждой вещи середина есть.

Она достала из-за пазухи лепёшку.

   — Отведай. Тёплая.

Холоп вспомнил, что с утра ничего не ел, сразу почувствовал острый голод, с жадностью зажевал ячменную лепёшку.

   — Так и быть. За хлеб, за соль твою распотешу. Прыгнул на качалку, установил равновесие, метнулся под крышу.

Фима испуганно подскочила к нему.

   — Не надо. Расшибёшься.

Взмахивал плавно руками, ярко горело лицо.

   — Увидишь, Фима, — полечу.

Девушка отскочила к двери, выглянула на улицу.

   — Никак, конные скачут!

Никишка прыгнул к выходу, испуганно всмотрелся вдаль.

   — Ах, сусло в щи! И впрямь.

Отряд курлятевских ловчих въехал в деревню.

И тотчас же тихую улочку разбудил испуганный крик. Из изб выволакивали на аркане людей.

Фима в ужасе закрыла руками лицо.

   — К нам в избу идут.

И бросилась домой.

Никишка погнался за ней, всадник пересёк ему путь.

   — Стой!

И круто повернул к нему лошадь.

Холоп размахнулся с плеча, ударил коня по темени. Всадник свистнул. На помощь примчался Мирошка.

   — Эвона! Кого искали — сам объявился.

И с нарочитой учтивостью:

   — Сам князь-боярин Василий Артемьич ко двору дожидается тебя, милостивца-умельца.

Взвизгнул аркан, петля перехватила горло Никишки.

Фима замерла на пороге своей избы. В углу с раскроенным черепом лежал отец. Брат Ивашка не хотел сдаваться. Он кусался, бил ловчих ногами, извивался по земле. Прибежал разъярённый Мирощка.

   — Жги избу.

Ивашку вытащили на двор. Фима вцепилась в брата, дико закричала. Приказчик схватил девушку за косы. Вдруг лицо его расплылось в похотливой улыбке.

   — Аль с братцем к боярину хочешь?

Мигнул. Ловчие с гиканьем и прибаутками навалились, связали Ивашку с сестрой, спиною к спине.