Царский суд. Крылья холопа

Медленно поднялся Калач, всмотрелся. Животный страх охватил его: у двери застыла какая-то тень. Хотел броситься назад, неясный шёпот донёсся до его слуха. Сразу вернулось сознание. Он прыгнул к тени, обмершая Хаят почувствовала на горле холодок острия кинжала. Опричник сорвал шарф, ловким движением скрутил черкешенке назад руки, туго перевязал, толкнул за свод. Женщина хотела что-то сказать — заткнул ей чадрою рот.

   — Принимай, царица, гостей.

Злорадно усмехаясь, зажёг огарок, стал во весь рост у настежь открытой двери.

Темрюковна не растерялась, выхватила незаметно кинжал, сунула его в руку Никишке, шепнула, тяжело поднимаясь с земли:

   — Убей его. Он хочет помешать тебе убежать.

Коснулась горячими губами его щеки.

   — Пропусти!

Опричник не шевелился. Царица что-то лихорадочно соображала. Вдруг она вспыхнула, грудью прижалась к груди Калача, страстно шепнула:

   — Убей его и тогда...

Снова коснулась горячими губами его щеки.

   — Убей его и тогда приходи ко мне.

Нагнув головы, наступали друг на друга Калач и Никишка.

В руке царицы дрожал догорающий огарок. Глаза сладострастно следили за поединком. Опричник подпрыгнул, взмахнул кинжалом. Холоп схватил крылья, отразил удар. Взбешённый Калач рванул изо всех сил крыло. Оба повалились на землю. Переплелись.

Калач налёг всем телом на Никишку, больно укусил его за руку, зажимавшую кинжал. Темрюковна уловила мгновение, схватила оброненный кинжал, ткнула им в спину опричника. Узник сбросил с себя тело врага. В смертельном ужасе застыло лицо раненого. На губах проступила кровавая пена.

Царица, усмехаясь, подошла к умирающему, вытащила из раны кинжал, обтёрла клинок о кафтан, прыгнула в дверь. Никишка бросился за ней. Дверь захлопнулась перед ним, загремел тяжёлый засов.

За сводом выла связанная Хаят, каталась по земле, оскаленными зубами рвала пойманный конец шарфа. Темрюковна по пути окликнула черкешенку, побежала, не останавливаясь.

ГЛАВА XIV

Малюта сидел у окна на широкой лавке, вполголоса беседовал с женою. Дважды уже приходила ведунья к его захворавшему сыну, но больной не поправлялся. Всё тельце было покрыто сыпью, а на щеке открылась гноящаяся язва.

Скуратов прислушался к неровному дыханию сына.

   — Авось заснул.

На носках подошёл к зыбке, умильно сложил руки на груди, кивнул жене.

Стала рядом с мужем, превозмогая сон, упрямо таращила глаза, на измученном лице блуждала покорная улыбка.

   — И впрямь заснул.

Тоненькая высохшая ручка потянулась к изуродованной щеке. Малюта страдальчески зажмурился, ткнул жену локтем в грудь. Женщина отвела тревожно ручонку сына. Больной проснулся, лицо собралось сморщенным, дряблым кулачком. Хрипло забулькало в горле, вырвалось придавленным птичьим писком. Отец забегал растерянно по комнате, набросился на жену.

   — Сказывал, мало одной четверговой свечи. Чем щёчку-то замазывать будем?

Заломив пальцы, остановился перед зыбкой, беспомощно свесил голову.

   — Юраша!

В голосе звучали отчаяние, тоска.

Нежно взял на руки сына, долго баюкал, притоптывал ногой. Не держалась детская головка на иссохшей шейке, беспомощно моталась в воздухе, билась о могучую отцовскую грудь.

   — Марфа!

Съёжилась от оклика, уловила взгляд, вздрагивающими пальцами достала из-под рубахи длинную обвислую грудь, села на край лавки, взяла ребёнка.

Скуратов притих, восторженно следил за жадным чавканьем притихшего сына.

   — Заснул?

Утвердительно кивнула.

   — Так и лежи. Не ровен час — проснётся.

Таращила бессмысленно глаза, непослушная голова тяжело клонилась на плечо, тело сковывал неумолимый сон.

Скуратов устало потянулся, развалился на лавке.

   — Скушно, Марфута.

   — А ты засни... Сном всё... забуд...

Не договорила, рот передёрнулся в долгой судорожной зевоте.

Поднялся лениво, ткнулся лбом в промороженное оконце, перевёл взгляд на сына. Не выдержав, шагнул к нему, мягко провёл пальцами по реденьким русым волосам.

Спать не хотелось. Сел рядом с женой, тоскливо уставился перед собой.

   — Скушно мне, Марфута.

Не ответила. Раскачиваясь с открытыми глазами и готовым для покорной улыбки ртом, спала.

   — Обронишь дите.

Вскинула плечами, плотней прижала к груди ребёнка.

   — Ты ляг с ним. Авось при корме не проснётся.

Поднялся с лавки, потянулся рукой к кафтану.

   — Нешто по морозцу пройтись?

Пошёл к двери.

   — Ты догляди за Юрашей, а я пойду попытаю маненько Никишку.

Вышел. На воздухе вздохнулось свободней, тоска исчезла, в глазах уже отражалось предстоящее удовольствие.

Хаят нащупала лицом крюк в стене; теряя последние силы, продела в него узел шарфа, дёрнулась всем телом. Шарф разодрался пополам, на крючке повисли клочья. Освобождённая бросилась к двери темницы. Обезумевший Никишка притаился за крыльями, страшно было пошевелиться, чтобы не задеть бившегося в судорогах опричника. Черкешенка отодвинула засов.

— Беги!

Холоп одним прыжком очутился в коридоре, не соображая, бежал по узкому проходу, больно бился головою о низкие своды. Вдали смутной полоской маячил полумрак.

Беспечно насвистывая, Малюта спускался в подземелье. За ним шагали два палача.

Стрелец сквозь дремоту узнал шаги Скуратова, подтянулся.

   — Назовись.

Опричник добродушно усмехнулся.