Царский угодник. Распутин

Приказчик назвал сумму, которая ошеломила бы любого человека, даже дворянина-поручика, имеющего немалое поместье, но Распутин отнёсся к ней спокойно, отсчитал деньги, махнул рукой, отказываясь от сдачи, потом нашарил в кармане два серебряных двугривенника, щёлкнул ими поочерёдно о прилавок.

   — А это, милый, цыгану твоему... Который «Шустова» из подвала доставал. На вино. И пусть баранок к вину купит. Очень хорошо это — макать баранки в вино.

Тридцать пять копеек, кстати, стоило красное кизлярское вино, большая бутылка, украшенная литыми виноградными гроздьями. А на пятак можно было купить полдюжины мягких сдобных баранок.

   — Куда прикажете доставить корзинку-с? — Стремительно смахнув деньги в ладонь, приказчик позвякал рукоятью большого кассового аппарата.

Распутин назвал адрес.

   — Через двадцать минут товар будет у вас, — пообещал приказчик.

Распутин кивком попрощался с ним, повернулся к офицеру с дамой, хотел было спросить, знакомы они или нет, — ведь наверняка знакомы, на какой-нибудь пирушке сталкивались, возможно, даже в «Вилле Роде» — модном загородном ресторане, пили вино в шумной компании, или же на званом вечере у старухи Головиной, либо где-то ещё, — но офицер опередил Распутина, лихо щёлкнул каблуками козловых сапог:

   — Здравствуйте, Григорий Ефимович!

   — Мы с тобою, милок, где-то виделись... Правда ведь?

   — Совершенно верно. Несколько раз, Григорий Ефимович. Виделись в доме Лебедевой... Вырубова Анна Александровна также знакомила нас.

   — А, Аннушка. — Голос Распутина потеплел, фрейлину царицы с недавних пор он величал только так, Аннушкой, называя их отношения шоколадными, хотя раньше они не были такими. Но всё течёт, всё изменяется, — Аннушка — это... Это Божий человек, — сказал Распутин.

   — Совершенно с вами согласен. Мне с её мужем, старшим лейтенантом флота Вырубовым, одно время довелось вместе служить.

   — Ах, Вырубов... — Распутин пожевал губами. — Аннушка о нём невысокого мнения.

   — Вырубов — несчастный человек.

   — Не знаю. Может быть... А это кто ж тебе приходится? — Распутин перевёл взгляд на спутницу поручика. Та чуть покраснела и сделала книксен[36].

   — Моя законная супруга, Григорий Ефимович. Ольга Николаевна Батищева.

   — Добро, добро, — довольно проговорил Распутин, цепко оглядывая фигуру Батищевой и внутренне восхищаясь ею: красивые всё-таки женщины рождаются на Руси, много лучше всяких там француженок и англичанок. Или, к примеру, арабок — крикливых, черноглазых, носастых, похожих на ворон, которых Распутин немало повидал, когда совершал паломничество в Иерусалим. — Вы заглядывайте ко мне, милые, — пригласил он офицера с женой. — Вдвоём и заглядывайте. Никогда не помешаете. Адресок-то мой знаешь? — спросил Распутин у офицера.

   — Никак нет, — коротко, по-солдатски ответил Батищев.

   — А ты запомни... или запиши! Дай-ка, милок, мне карандаш и бумагу, не поленись, — попросил Распутин приказчика.

Тот дал Распутину визитку магазина и химический карандаш с насаженным на пятку хромированным железным колпачком, игриво блеснувшим в тусклом свете дня.

   — Пиши! — сказал Распутин офицеру, снова глянул на даму, чмокнул губами от удовольствия. В том, что эта дама окажется в его коллекции, Распутин уже не сомневался: офицер сам и доставит эту красотку в его дом. — Пиши!

Вышел Распутин из магазина довольный, на улице некоторое время стоял, Щурясь на слабенькое, робко проклюнувшееся из облаков солнце, потом поймал мотор — новенькую машину на воздушно-резиновых колёсах, производимую на рижском заводе «Руссо-Балт»[37], и поехал домой на Гороховую.

С царём Распутин увиделся довольно скоро. Николай Второй, как «старец» и рассчитывал, сам позвонил ему, и Распутин, ощутив, что у него размяк, поплыл голос, неожиданно расчувствовался и произнёс проникновенно:

   — Я так соскучился по тебе, папа! Я хочу приехать к тебе.

   — Когда? — спросил Николай.

   — Да прямо сейчас... Не откладывая, а? И по Алексею я соскучился. Очень соскучился.

   — Он по тебе тоже скучает. Настоящим солдатом стал. Готовится вместе со мною поехать в Ставку, на фронт.

   — Ах он мой хороший! — По щеке Распутина покатилась обжигающе горячая проворная слеза. — Я еду к тебе, папа. В Царское Село! Можно? — Распутин стёр со щеки слезу, попробовал её на вкус: какая она, горькая или солёная?

Горьких слёз не бывает, это всё сочинители придумали, — слёзы бывают только солёные.

   — Конечно, конечно, — сказал царь. — Если желаешь, я пришлю за тобой автомобиль.

   — Не надо, не царское это дело — посылать автомобиль за простым крестьянином.

   — Ты крестьянин особый — святой, — возразил Распутину царь.

   — Всё равно не надо. Меня довезут, найду колеса! В конце концов, ноги есть, до вокзала побегу, а там поезд, он мигом домчит до Царского...

Поезда в Царское Село, несмотря на войну и участившиеся перебои с топливом, ходили регулярно, и главное — тютелька в тютельку, минута в минуту, никогда не опаздывали.