Царский угодник. Распутин

Симанович боялся его как огня и следил за всеми его передвижениями, засекал места, где тот появлялся. Там, где появлялся Пуришкевич, никогда не появлялся Симанович. Более того, Симанович время от времени получал от верных людей предупреждения, что Пуришкевич хочет прикончить его. Хотя, думаю, вряд ли это соответствовало действительности: слишком уж маленькой сошкой для Пуришкевича был Симанович. Ну кто он, Арон Симанович? Ловкий пройдоха, полуювелир-полуприказчик, кукла, которой играли другие люди — сильные, могущественные люди. А вот Пуришкевич для Симановича был крупной дичью, и Симанович достал его.

В 1920 году, находясь в Новороссийске, Пуришкевич заболел брюшным тифом и угодил в госпиталь. Как потом отметил в своей книжке Симанович, «врачебный персонал лазарета состоял исключительно из евреев, поэтому принятие в него Пуришкевича вызвало много толков.

Монархически настроенные сёстры милосердия считали поэтому, вследствие его перехода на сторону революционеров при отречении царя (я сохраняю стиль Симановича, так что все претензии насчёт языковых погрешностей — к нему, пожалуйста), изменником. В лазарете раздавались замечания, что не стоит о нём особенно заботиться».

Пуришкевич попал в обстановку, из которой ему надо было немедленно бежать, шансов выжить там у него не было ни одного. И всё-таки Пуришкевич остался и выжил — организм у него, конечно, был могучий и быстро пошёл на поправку.

Но выписаться из госпиталя ему не дали. Когда он уже готовился покинуть госпиталь, на прощание ему поднесли бокал шампанского — для того имелся какой-то незначительный повод: то ли годовщина взятия Бастилии, то ли день рождения старшей медсестры лазарета — не важно, в общем. Важно другое — после этого шампанского Пуришкевича не стало.

«Известие о его смерти я принял с большим облегчением», — написал Симанович и поставил на этой истории точку.

Печальна была судьба и многих распутинских выдвиженцев. Например, судьба Штюрмера. Управлял он российским хозяйством плохо, ничего путного для страны не сделал и вскоре был вынужден освободить своё кресло, а когда к власти пришло Временное правительство, был арестован. Обвинили его в том же, что и Вырубову, — в шпионаже в пользу Германии.

Подвела Штюрмера его фамилия — то ли немецкая, то ли еврейская, то ли австрийская; Штюрмеру же хотелось, чтобы фамилия у него была какая угодно, только не немецкая. В Петропавловской крепости ему стало плохо, он угодил в мужскую тюремную больницу, но лечение Штюрмеру не помогло, и тогда к следователю В. Соколову явилась жена бывшего премьера Елизавета Владимировна и попросила выпустить мужа под залог.

Денег настоящих в ходу уже не было — наступила пора Керенского и «керенок», которые печатали километрами, ценные бумаги (бывшие ценные бумаги) были ещё в меньшем ходу, чем деньги, но тем не менее Елизавете Штюрмер удалось выкупить мужа под облигации. Она представила «100 билетов Государственного 5 1/2% Военного краткосрочного займа второго выпуска 1916 г., 3-й серии, за №№ 131301 — 131400, тысячерублёвого достоинства каждый, и 30 билетов того же займа пятисотрублёвого достоинства со срочными купонами на срок до 1 октября 1917 года — всего на 115 тысяч рублей», — за эти вот обесценившиеся бумажки Елизавета Штюрмер и выкупила мужа.

Но Штюрмер был уже плох. Через двадцать дней его не стало. Я сам держал в руках заключение, а точнее, протокол осмотра тела тюремными медиками, где чёрным по белому был засвидетельствован грустный факт — кончина бывшего премьера.

«Покойный лежит в палате № 9 на кровати, прикрытый одеялом, подбородок подвязан носовым платком. Кожные покровы бледны, лицо морщинисто, губы чисты, зубы сжаты, язык за зубами лежит свободно, глаза закрыты, зрачки равномерны, тело очень исхудало».

Из заключения следовало, что «смерть Штюрмера могла последовать от совокупности болезней, обозначенных в скорбном листе». А в скорбном листе — по-нашему, свидетельстве о смерти — было отмечено, что Штюрмер страдал «увеличением предстательной железы, задержкой мочи, воспалением мочевого пузыря» и так далее — набор был достаточный, чтобы без врачебной помощи отправиться на тот свет.

По-разному сложилась судьба и других героев этого романа. Печальная участь царской семьи известна — Григорий Распутин будто бы в воду глядел... Сам Николай Александрович был причислен зарубежной Православной Церковью к лику святых, останки же царской семьи были найдены совсем недавно. Хотя, впрочем, споры о том, царской семье принадлежат эти останки или кому-то ещё, идут до сих пор, череп царя был даже отправлен на тончайшую электронную экспертизу в Англию, и оттуда поступило заключение: «Это череп последнего российского императора».